приглашает войти. Я вручаю ей торт и присаживаюсь на плюшевый пуф. На меня тявкает собачка, породы тех, кто уже рождается с розовыми бантиками за ушами.
Выходит Мишель. И спрашивает:
– Вы обедали?
– Нет, – отвечаю я.
– Как вы относитесь к тефтелям?
– Замечательно.
– Прекрасно. Пройдите в столовую.
Позже, когда очнулся, я не мог объяснить, что со мной произошло. Ибо проснулся в своей спальне. Не снилось же мне все? Вот стоит утюг, на спинке стула – рубашка накануне надетая. Даже ботинки в непривычном для себя месте. Или, может, я в беспамятстве вернулся домой и завалился спать. Обычно алкоголь мешает вспомнить подробности дороги, а я не пил. Так и не понял, что случилось, и чтобы разобраться, спустился к сестрам Калле.
Я подошел к их двери, внутри что-то сжалось. Предчувствие предупреждало, а ты, глупец, его не слушал. У этой истории не будет конца, как не было и начала. Тишина за преградой, ручку которой сейчас плавно опускаешь. Открыто. И, скорее всего, не стоило вовсе входить в чужой дом, но любопытство – двигатель прогресса. Твой прогресс – тонкая грань, ее ты уже пересек. Поторопись ты свалить, не возникло бы никаких загадок. Я вошел. Ни зонта, ни тявкающей собачки.
Сестер, как вы понимаете, тоже не было. На столе лежала пожелтевшая, будто прошло уже несколько месяцев, записка:
«Дорогой Гаспар!
Миллион извинений, нам срочно понадобилось уехать к морю. Если найдете денек, милости просим.
Ваши М. и П.»
Представьте себя там, где вам абсолютно хорошо. Обычно мне воображается море. И вот я еду.
Я быстро собрал самые необходимые вещи в легкую сумку и забронировал по телефону билет до Ниццы.
Вагон был полупустой, и я уселся в углу, чтобы никому не взбрело в голову помешать мне так думать. Еще на перроне купил новый путеводитель по Саламанке малоизвестного автора. Я знал город наизусть и успел проверить факты многих таких книг. Бегло намечая цель для чтения, наткнулся на смешную фотографию небольшой скульптуры астронавта в лепнине у северного входа в кафедральный собор15. В момент широчайшей внутренней улыбки мне наступила на туфлю дама, не нашедшая в огромном поезде другого сидения, кроме как напротив меня. Конечно! Стоп, она послана не зря! Заподозрил я, увидев ее ножки в сандалиях с тонкими ремешками, оплетающими голени. Легкая белая юбка поправлялась стеснительными пальцами, грудь, грудь, шея, губы. Приплыли! Человеку иногда приходится слышать или замечать что-то про красивые глаза. Женщина была настолько пустоглазой, что казалось, на их месте – обтянутая кожей мякоть непонятного происхождения. Почти без бровей и ресниц, лишь толстый слой ярко-голубых теней для век намекал на присутствие, как у обычных людей, глаз. Никакого взгляда, ни ласкового, ни блуждающего, ни, тем более, испытующего. Чего уж там! У слепого и то больше смысла во взоре! Я впервые встречал подобное