и охая, принялся соскребать с пола грязную жижу, в которую превратилась осевшая пена, мыть дырявый линолеум.
При этом оба молчали. Крыс – из-за переживаний, что дед мог запросто увлечь его за собой в могилу. Кондратий – от досады, что снова не умер.
В гнетущей тишине раздался его голос:
– Слышь, Ильюха, может я особенный? Если этой дряни в суп накапать, целый полк отравиться может. А мне хоть бы хны. Даже живот не болит… Разве что прихмелел.
– Видать, отрава просроченная, потеряла силу, – предположил Крыс.
Дворник вздохнул.
– На этикете написано, годности еще на месяц.
– Тогда вы, наверное, вампир, – дерзко заявил Крыс, которому надоело перманентное самоубийство старика. – Здесь одно поможет: голову долой и кол в сердце.
Кондратий расстроился. Он кое-как домыл полы, отжал зловонную тряпку, бросил в ведро, захлюпал носом. На бельмоватых глазах блеснули слезы.
– Я же к тебе со всей душой, Крысюнушка! Встаю чуть свет, иду в мусорку витамины тебе искать! Обрезки колбасные, сыр костромской, просо, отруби диетические. А ты!.. Ты!..
Возможно, впервые Крыса проняло. В груди его будто раздвинулись скалы, и там замерцал огонек стыда. Он разгорался, озаряя крысиную душу сладким состраданием, чего Корсунский никогда не испытывал, потому что никого не жалел. Однако духи поганые не хотели отдавать Крысу ни этой пещеры между скал, ни огонька, поэтому он сказал:
– А вдруг, вы, дедушка, есть нечистая сила? Тогда как быть?
Козлов мрачно плюнул и промолчал.
– Ф-р-р-дю-у-у! Мух-мыр-лу-у! Чав-чав! – резюмировал Корсунский на крысячем языке.
Козлов не знал, что смерть его долгожданная, смерть-матушка, смерть-избавительница задерживается не случайно, а в связи с другими событиями. Весьма, впрочем, отдаленными. Но теми, что уже внесли изменения в пространственно-временной континуум.
И вам тоже бесполезно спрашивать автора: какая связь между заточением крыса и тем фактом, что за восемьдесят девять лет до этого террорист Савинков привез на немецкий аэродром бомбу для русского царя? Автор все равно пока не ответит. Мало ли, кто кому что привез?
Хотя не вредно заметить, что Козлову в 1911 году, – о чем пойдет речь в следующей главе, – было уже за шестьдесят. Служил он грузчиком в бакалейной лавке, ненавидел революционеров, повязался с «Черной сотней». По воскресеньям надевал рубаху, шел в церковь, оттуда – евреям стекла бить, дальше в трактир. Мечтал удалиться в губернскую глухомань, землицы подкупить, обзавестись домашней скотиной.
Перед семнадцатым годом – и удалился, и подкупил, и обзавелся.
Хотя все по-другому вышло.
Глава 20. ПРЕЗЕНТАЦИЯ
Германская Империя, предместье Мюнхена, 1911 год
Бомбу Ландо оглядывал без удовольствия, но с инженерным волнением. И было любопытно – каким образом Савинков протащил адскую машину через границы, какие взятки совал таможне?
Эсер, поглаживая металл, восклицал:
– Взгляните, Максим Павлович, на это чудо техники! –