– калека…» Слова эти все еще свистели в его голове, как вражеские пули. Они так и застрянут в его раненом сознании на всю оставшуюся жизнь. Да, теперь он калека. До конца дней. У него пожизненная пенсия от военкомата. Да и ту потеряет, уехав в Россию. Хромой и полурукий. Калека на весь остаток своей горькой солдатской жизни. Теперь он не сможет заработать приданое для взрослеющих дочерей, которые вот-вот на выданье. Не сможет носить нормальную обувь и всегда будет укорачивать одну штанину. Он, красавчик, на которого до сих пор мечтательно засматриваются молодки!
Он сам себе стал донором – реставрировал больные, изуродованные куски тела самим собой – из правой половины его здоровой плоти вырезали доноры-сосуды и вшивали их в поврежденную часть тела, изрешеченную пулями. Так он и лечил сам себя с помощью русских и сербских докторов Айболитов…
Он призван был самой жизнью работать на земле, чтобы кормить семью, призван был растить и воспитывать дочерей, заботиться о родителях, добывать в поте лица свой хлеб – косить траву, рыбачить, ростить урожай, охотиться на дичь. Он был настоящим хозяином с явно выраженными инстинктами для выживания, данными человеку от природы. Он любил землю, любил садить, полоть и поливать в огороде, любил, жадно любил сам готовить пищу – в нем все было от страсти жить, дышать, быть полезным, необходимым, любимым и единственным мужчиной – хозяином жизни, семьи и любимой женщины. Именно хозяином своей женщины, что для сербов имеет сакральный, доминирующий смысл. И слова, в которых была горькая правда о том, что он калека-инвалид, с неожиданной и немереной силой резанули его по исстрадавшемуся гордому сердцу. Струна мужского самолюбия лопнула сама и… он впервые в жизни «ударил обиду», повредившую его душу.
А через год он уже был в России на новом переломе судьбы-судьбинушки.
Песни на чужбине
Далеко поскакали его кони-мысли – одна догоняет другую, а другая уже взмыливает третью…
«Какое горькое испытание, – думал он, – жить на чужбине. А может, лучше было бы вообще не возвращаться с этой проклятой войны?»
«Где ты жизнь удалая, молодецкая? Без семьи разве есть настоящее счастье? Вдали от детей разве может быть настоящей радость?
Без любимой и единственной разве можно быть стóящим мужчиной? Да и есть ли она, настоящая любовь?
Эх ты, житуха моя солдатская. Все по госпиталям да клиникам. Не думая, не гадая, стал перекати-полем на чужбине, да и только. А спросите, такой ли я хотел для себя жизни? Нет. Живу, как не хочу, но как ветер дует, – то в одну сторону клонит, то в другую. Не видать мне родного больше края. Гонят меня, как лисицу из норы, хотят шкурку сдернуть. А где взять силы, чтобы жить дальше – так, как совесть велит, и как Бог призывает?
Да не кидайтесь вы мне, девоньки, под ноги. Не рвите за неспелые бока. Не вашего я поля крыжовник – пальцы до крови обколю, вкуса не дам, собой не согрею. Нет во мне любви и веры, одна кислота да зелень – желчь поражений, горечь разлук и пакость разочарований.
Душа моя изранена, тело усечено,