Что…допрыгался, старый хрен? Это он! Он! Лапал меня, а бабки зажал. Прочисти ему мозги, Лимоша! Ветерана склероз разбил.
– Свали, сикуха… – бритый под ноль Лимон, хрустнул мослаками пальцев. Под чёрной лайкой взбугрились могучие мышцы, в зрачках мелькнул ртутный отблеск беспощадной насмешки, который застыл в этом тупом, замёрзшем взгляде.
– Ну ты попал на бабосы, дед, – зловеще протянул он. Чо делать будем?
– «Бабосы»? – Танкаев холодно усмехнулся. Я её знать не знаю… Пальцем не тронул. Э-э, кого слушаеш-ш? В его медном лице стало появляться то знакомое непреклонное, угрюмое выражение, когда в его жилах закипала аварская кровь. Выражение – которого боялись враги. Будто сдвигались воедино детали жестокого механизма, образуя, неотвратимо действующую машину.
– Последний раз говорю – пропусти! – чернильные, с фиолетовым отливом глаза в упор смотрели на бугая. – У тебя есть чэсть. Я тебе в отцы гожусь.
– В деды, – гыгыкнул здоровяк, щуря злые глаза. – Стоять, лошара! Не надо песен за советскую власть! Срал я на твою «чэсть» и медальки. Бабосы гони…
– Или… – генерал на секунду оглянулся.
И в тот же момент Лимон, точно с цепи сорвался. Рассекая кулаками воздух, он хотел порвать-растоптать несговорчивого 2клиетна». Но поджарый старик, мгновенно, как тореадор, отступил в сторону, пропуская ревущую мощь мимо себя.
– Завалю! Урою, гад!! – глаза взбешённого Лимона застлала красная пелена. С оскаленными зубами, зрачками, что раскалённые картечины разрушительной энергии был совсем рядом. От его набитых в драках бурых кулаков валил пар. Изрыгая мат, он зычно взревел, предвкушая последующие события. Пытаясь ухватить генерала за горло, он, словно зверь, жаждал зубами добраться до ярёмной вены. Жаждал…но вместо этого ухватил накаченными ручищами ломкий воздух, подскочил на упругой спине, лихо поднырнувшего под него десантника, и через голову со всего маха полетел на асфальт.
* * *
– Ах, с-сука! Прыткий козёл попался! – гаркнул кто-то со спины. – Ну, чурка, я тебя научу уважать московскую братву!
– Вали его, Витёк! Мочи-и! – орал кто-то справа.
В следующее мгновение стальное перо прыгнуло в неоновый свет рекламы «Макдональдс».
* * *
Танкаев сначала услышал шорох извлекаемой финки, похожий, на чей то шёпот. Затем увидел лезвие с бритвенно-тонкой кромкой, по которой скользнула голубая молния. Его привлекла плавная, нарастающая к острию волна белой стали и желобок, в котором струился малиновый свет рекламы. При виде этого лучистого желобка у него знакомо сжалось горло. Так бывало при встрече в горах с гюрзой, так было не раз на фронте в рукопашном бою, так было теперь. Но больше всего его изумило вдруг, что всё это происходит с ним, генерал-полковником, здесь и сейчас, в любимой Москве, за которую в 41-м он проливал кровь, терял боевых товарищей…И вот теперь – на восьмом десятке лет! – такое… будто всплывает из таинственной бездны Зла.
Уф Алла! Всё это на Яву