на ней уже начинает зеленеть травка.
– Теперь твоя пропаганда уже не нужна. Мы сильнее. Видишь? – Он указывает на братскую могилу. – Скоро вся Россия покроется такими, а в них будут лежать большевики и те, кто с ними. Наш фюрер сказал, что через три недели Россия уже будет наша, и мы, немцы, десять лет будем отдыхать, а другие покоренные народы будут на нас работать.
Я мог только сожалеюще улыбнуться его наивным словам. В душе же моей кипело, и хотелось крикнуть ему в лицо: «Неправда! Мы знаем, за что мы боремся. Победа будет за нами! Русский народ никем еще не был поставлен на колени».
Говорить с ним больше не хотелось. Я односложно отвечал на его вопросы о моей личной жизни, а потом сделал вид, что сплю.
Вот поворот на Брест. Жабинка осталась вправо.
Непрерывной вереницей идут немецкие автомашины с награбленным во всех странах Европы. Едем очень медленно. Хорошо, если засветло доберемся до места назначения.
Проезжаем через предместье Бреста. Небольшая группа поляков злобно смотрит на нас, раздается несколько злобных выкриков на польском и немецком языках.
«Russische Sweine! Misthunde! Пся крев. Теперь узнаете, как нас освобождать!»
В нас полетело несколько камней и комьев земли. Мы молча ехали дальше. Ездовые белорусы нагнули головы и в седые усы ругались:
– Подождите, будет и на нашей улице праздник, посмотрим, как будете петь вы тогда. У-у! Продажная сволочь.
Сворачиваем налево. Наверное, в химгородок.
Уже смеркается, когда мы достигаем первых корпусов городка. Перед одним из корпусов мы останавливаемся. Нас начинают выгружать. Замечаю, что кругом лагерь обтянут проволокой. Сердце неприятно сжимается.
Среди врачей узнаю доктора Симина, который уехал на две недели раньше. У нас в Кобрине говорили, что его немцы расстреляли.
Снова старые места и виды, хорошо изученные за время тактических учений, но сейчас они залиты мрачным заревом войны и окутаны мраком фашизма. О самостоятельности приходилось уже совершенно забыть.
Брест
Госпиталь Брест-Полигон находился за колючей проволокой. Это был первый настоящий лагерь военнопленных, куда я попал.
Я был совершенно разбит и измучен дорогой. Всё тело болело и ныло, словно меня весь день били палками. Я заснул сразу же, как получил место.
24-е июля. Весь вчерашний день прошел в размещении и перемещении. Калашников послал записку жене.
Сегодня ему принесли передачу. Он очень жалел, что сам не может ходить. С утра у нас сегодня проводят регистрацию раненых и разбивают их по палатам и корпусам. Я получил № 1899. После обеда меня перевели на второй этаж в маленькую комнату, где, кроме меня, еще четверо. У нас у всех отдельные койки. Кормят тут пока еще сравнительно неплохо, но хлеба дают значительно меньше. Был врач, бегло познакомился с нами, показал нам своего помощника военфельдшера Б., очень простого и симпатичного человека. Завтра должны быть перевязки.
25-е