Минск и что уже назначены коменданты всех крупных городов европейской части СССР, в том числе Москвы и Ленинграда. Тяжело поверить, хочется думать, что в действительности дела у немцев идут не так-то уж хорошо, что это только их пропаганда для того, чтобы создать у нас панику в тылу и на фронте. Всей душой рвешься что-нибудь сделать, но чувствуешь себя бессильным, ибо не в состоянии даже подняться с койки.
Следующие дни проходят без особых перемен. Вспоминаем в разговорах с Т. и Окой еще такое недалекое, но теперь уже недосягаемое прошлое. Теперь оно кажется таким дорогим и красивым, а раньше этого не замечал. Хотя у нас и госпиталь, но даже и сюда прокрадывается атмосфера рабства и расового презрения. Дышится и чувствуется очень тяжело после свободной и свежей атмосферы нашей родины.
Сведения о событиях на фронтах получаем самые смутные. Им не хочется верить. Со дня на день ждешь сообщений о том, что Красная Армия, решительным контрударом опрокинув немцев, гонит их обратно. Но таких сообщений нет, и чувствуешь себя всё несчастнее, всё угнетеннее, но ненависть к немцам и жажда мести всё возрастают.
3-е июля. Сегодня ночью ушел один раненый. С утра шум и крик. Таскают наше начальство на различные допросы. Завтрака мы не получили, перевязок не производилось. Нас оставили на весь день без пищи. Но нам это не страшно: каждый имеет у себя небольшой резерв.
Гражданскому населению, здесь их называют цивильными, посещать нас строжайше запретили под угрозой репрессий. Но это их не удерживает. Всё равно некоторые из женщин прорываются к нам.
Кончил за эти дни «Джангар», прочитал «Пламя на болотах» Ванды Василевской и начал ее же «Земля в ярме». Обе книги мне понравились.
4-го кастелянша выгнала одну нашу девушку. Причины не известны. По нашему мнению, она очень добросовестно выполняла свои обязанности. Ей приходилось даже ежедневно делать в оба конца больше 15 км. Но это ее не останавливало.
Она приходила выполнять то, что считала своим долгом.
Моя дружба с Окой за эти дни окрепла еще больше. Может быть, это и несправедливо, но мне она оказывает особое внимание, и мы очень часто с ней беседуем.
Прошло два или три дня. Посетить нас пришла Вера – девушка, которую выгнала кастелянша.
Она пришла вся в слезах: она несла нам большой бидон с молоком, литров на 25. По дороге ее остановили немцы и забрали молоко. Она не хотела отдавать, говоря, что оно для раненых, но немцы ударили ее, отобрали молоко и прикладами помяли бидон.
Мы были все до глубины души возмущены этим поступком и пытались ее как-нибудь утешить и успокоить.
Вечером (Ока жаловалась мне, что кастелянша ей всюду ставит рогатки и грозит вообще прогнать за еврейское происхождение) мы все устроили кастелянше небольшую демонстрацию протеста.
Из Кобрина немцы куда-то отправляют наших русских женщин. Выписали им какие-то пропуска. Говорят, что поедут в Минск и там будут переправлены через линию фронта. Мы в это не верим, но каждый потихоньку, чтобы не видели другие,