напряжения, сходит с линии и в тот же миг, выбрасывая густые клубы дыма и огня, летит вниз и рассыпается где-то на полпути до земли. Хотевший было вырваться вздох облегчения замирает на губах у зрителей: два других мессершмидта, атаковав И-16 с боков, встретившись, спокойно разошлись в воздухе, а И-16, кувыркаясь, полетел вниз.
Но вот его мотор заревел снова, как бы с удвоенной силой.
Мощный рывок вверх под брюхо одного из мессершмидтов, несколько очередей, и немец, загоревшись, падает вниз. Разделавшись со вторым, И-16 атакует последний мессершмидт, пытающийся уже удирать. Но проходит несколько мгновений, и он, закувыркавшись, рассыпается в воздухе.
Из грузовика раздаются радостные возгласы, на глазах у всех блестят слёзы. Они с восторгом глядят вслед удаляющемуся герою воздуха.
Уже начинаются первые домики Кобрина. В городе царит необычайная тишина, как будто бы всё здесь вымерло, что абсолютно не вяжется с радостным, полным жизни сиянием начинающегося дня. Грузовик останавливается перед белым одноэтажным зданием, скрытым в тени деревьев. У железных решетчатых ворот стоит уже несколько автомашин.
Кобрин госпиталь
Санитары, сняв нас с машины, могущих идти направляют в перевязочное отделение для легкораненых, а остальных уносят на носилках. Медперсонал состоит в основном из поляков (местных жителей).
Я направляюсь направо в открытые двери, откуда доносятся голоса и стоны. Две большие комнаты битком набиты ранеными. Несколько врачей и фельдшеров, обливаясь потом, делают перевязки. Приходится ждать долго. Прошло около десяти или пятнадцати минут, чувствую, что начинаю терять сознание. Заявляю об этом доктору. Он смотрит на мой ожог и говорит: «Вам надо в другое отделение, к тяжелораненым». Держась за сестру, с трудом перехожу через дворик в указанное отделение. Сестра сажает меня на диван и говорит: «Обождите».
Сижу на мягком кожаном диване, боюсь прислониться к спинке, так как при малейшем прикосновении спину жжетсамым невыносимым образом. С улицы доносится шум проходящих мимо автомашин, тракторов и танков. Артиллерийской стрельбы не слышно.
Начинает думаться, что нам удалось задержать немцев. От такой мысли даже забываешь о мучительной боли. Напротив дивана находится полуоткрытая дверь в хирургическое отделение, где производят ампутации, вынимают осколки и пули.
Туда и обратно беспрерывно снуют санитары, внося и вынося больных, бегают врачи, отдавая приказания. Я несколько раз задаю проходящему часто мимо меня врачу вопрос: «Когда же моя очередь? Ведь я жду уже больше получаса». Я сижу к нему лицом. Моей руки и спины ему не видно. Поэтому он каждый раз мне отвечает: «Подождите еще немного, есть более срочные, чем вы». Проходит еще несколько минут. У меня уже нет больше сил терпеть, и я, качаясь, иду в ту сторону, откуда, вижу, выносят и выводят уже перевязанных раненых. Подхожу к двери и обращаюсь к мужчине, делающему перевязки: «Доктор, больше не могу, жду уже больше получаса, мне очень плохо». Он окидывает меня беглым