авторитеты. О том, как «убивали людей, и все бегали абсолютно голые». И электричества не было. А драки, разумеется, были!
В общем, теперь вы знаете, откуда они всё это берут.
VII
Впервые я ушла из дома в одиннадцать лет.
Мы с матерью поругались из-за какой-то мелочи: из-за того, какую программу смотреть по телевизору. Мы жили вдвоём – с отчимом мать тогда разъехалась, – и между нами ещё оставались какие-то чувства: чаще мы друг друга раздражали, но иногда могли о чём-нибудь пообщаться.
В тот вечер мы наорали друг на друга, и я решила «наказать» мать, уйдя, а она «наказывала» меня, делая вид, что ей всё равно. Я натянула лосины, надела материну белую блузку, обула новые красные туфельки и вышла.
Куда идти? Я по привычке дошла до трамвайной остановки, откуда каждый день ездила в школу в центр города с нашей окраины. Подошёл 21-й. Я села в полупустой вагон. Был тёмный и тёплый киевский вечер, начало одиннадцатого.
Поначалу никакого плана у меня не было. «Странно, трамваи не ходят кругами, а только от края до края», – пела пару лет спустя Земфира, и я всегда недоумевала: трамваи ходили именно что кругами! Я знала, что 21-й дойдёт до Контрактовой площади и, дребезжа стёклами над брусчаткой, развернётся – поедет обратно, в тихую зелёную Дарницу, где мы жили тогда с матерью. Я подумала, что, прокатившись туда-сюда, я вернусь домой – и пусть мать за эти два часа поймёт, как была неправа!
Я сидела у окна, смотря то в ночь за окном, то на своё отражение в стекле, а когда мы доехали до последней остановки, вдруг оказалось, что этот трамвай – последний, он едет не домой, а в парк, надо выходить. Я занервничала. Ладно ещё – центр, где всё освещено, но дальше мне предстояло возвращаться, идя вдоль Днепра: с одной стороны – оживлённая трасса, с другой – безлюдные холмы. Мне стало страшно.
Но делать было нечего: я пошла назад вдоль трамвайных рельсов, а дойдя через полчаса до холмов, уже вовсю плакала. В середине девяностых даже днём на дорожке любого парка можно было встретить эксгибициониста или наркомана, а уж ночью из-за деревьев легко мог выйти какой-нибудь маньяк. Или машина вдруг затормозит, и водитель выбежит, чтобы поймать меня и увезти. Я уже пожалела, что устроила весь этот побег, и не понимала, как осилить длинный путь домой.
Я шла и шла. Показался мост метро, а у холма возник внезапный особняк: светились окна, слышалась музыка. Я старалась шагать тихо, но небольшие каблучки красных туфель слишком сильно стучали по асфальту – и сердце ухало: я боялась привлечь ненужное внимание. Я шла почти на цыпочках и вдруг услышала, как за спиной загрохотал – я резко обернулась – трамвай! Подходящий, мой!
Мать потом объяснила, что это был «трамвай-развозка». Когда я пришла домой, она сидела на кухне и курила, рядом были два мента, один что-то писал, у ног второго сидела овчарка. Время – около часа ночи. Мать сказала, что овчарка взяла мой след, но на трамвайной остановке он оборвался. Мать