фотографий у меня много. Есть красивые, студийные: вот мне полгода, я голубоглазая и щекастая сижу в кресле рядом с большим зайцем; вот мне четыре, я в лавандово-розовом платье и с пышными белобрысыми хвостами присела на тумбочку и как будто звоню по пластмассовому телефону. Есть большой чёрно-белый домашний снимок 1986 года: я – младенец, лежу всем телом на постели. И мелкие карточки: какой-то диван, горшок, игрушки, я; или – стул, я на нём стою, одетая как мальчик.
Есть мутноватое фото, где я – первоклассница, стою на фоне «речки-вонючки» в нашем военном городке на Сахалине. Это 1 сентября 1992 года. На соседней странице – профессиональный снимок «С Новым 1993-м годом!» Значит, мы уже в Крыму. На следующем развороте наклеено общее фото с классом и подписью «Крым, лето, 1994», а также вполне удачный портрет меня-третьеклассницы, сделанный в киевской школе в декабре 1994-го.
Вот тогда, глядя на эти снимки, я посчитала, что мы прожили в Крыму не три года, как всегда говорила мать, а два – вот же: 1994 минус 1992. Вроде бы, это не принципиальная разница, но живя с пьющим человеком, нельзя верить буквально ничему – воспоминания о собственном детстве приходится собирать, как паззл, смирившись, что каких-то деталей всё равно не достаёт, а вот эти, оказывается, неподходящие и из другого набора.
Когда я выяснила ошибку, разозлилась и стала проверять даты в альбоме. Ну какой 1988-й, если мне тут явно не больше полутора лет? А здесь волосы длинные, значит, мне уже года четыре, а не два. Я вклеила в альбом ещё несколько детских фотографий, которые взяла у бабушки, и подписала всё заново.
А не так давно обнаружила ещё кое-что. Есть два похожих кадра: мы с отцом и матерью гуляем с какой-то другой семьёй. Сахалинский сугроб, памятник какому-то деятелю, парапет. На первом кадре обе девочки сняты с отцами – я прижимаюсь к своему и улыбаюсь. На втором мы уже сфотографированы с матерями – я отошла подальше по парапету, прижалась к чужой маме, лицо недовольное. Мать держит меня за руку и как-то криво улыбается.
Я стала рассматривать другие снимки, где мы с ней вдвоём. Мать на этих фото – весёлая, позирует: фотографируемся же. А я почти всегда грустная, отрешённая. Я не знала, что наши отношения, оказывается, не заладились сразу, а не когда она начала пить!
С отцом – другое дело. Вот на чёрно-белом снимке я развалилась у него на руках, за шею обняла, счастливая. А тут я с дедом – явно чувствую себя любимой внучкой.
На последнем развороте альбома: летние фотографии с классом – в 1996-м и 1997-м. И всё. То есть, с семи лет меня фотографировали исключительно в школе. Пять профессиональных снимков за пять лет. И ни одного домашнего. Ни на Новый год, ни на день рождения. Я плакала над альбомом, осознав это. Справедливости ради надо сказать, что была серия кодаковских фото, сделанных моей тётей в Крыму, куда она приезжала на отдых, но у меня сохранился всего один кадр. Мне девять, я с мамой. Она уже очень часто напивается, но по ней совсем не видно.