говорила их почему-то совсем тихо, еле слышно, но в моей голове они отдавались громкоголосым эхом. И потом наступила тяжёлая, давящая тишина.
Проснулся я под утро. Где-то за окном, радуясь наступающему рассвету, пел соловей. Какие-то другие птицы пытались с ним соревноваться, но их пение было блеклым и невыразительным. В голове пульсировала боль, и язык присох к нёбу. Рядом спокойно дышала женщина. Её левая нога до самого бедра была открыта, короткие волосы были взлохмачены, и левая рука упиралась мне в плечо. Ночью я, кажется, эту женщину изнасиловал, но было ли это в действительности, сомневался. Я сомневался, – был ли я вообще в эту ночь на что-то способен. Осторожно встав с постели, я стал собирать разбросанную по комнате одежду. Женщина проснулась. Стыдясь, она прикрыла голую ногу и бедро.
– Уже уходишь?
– Да. Прости меня, Тоня, я был пьян.
– Ничего. Свои же. Приходи сегодня, я работаю только до десяти часов вечера.
Собрав одежду, я оделся.
– Ты хочешь, чтобы я пришёл?
– Да.
– Ты не замужем?
– Была. Два раза. Вон, в соседней комнате ребёнок спит.
– Ты знаешь, я через неделю уеду.
– Ну и что? Ты мне всегда нравился. Только раньше слишком несмелый был.
Она засмеялась.
– Хорошо. Я приду к десяти в ресторан.
– Захлопни дверь за собой.
Тоня повернулась ко мне спиной и ровно задышала. Я вышел, стараясь не шуметь. Во дворе у колонки стояло ведро с водой. Я жадно припал к ведру и, когда почувствовал, как изнутри уходит жар, окунул всю голову в ведро. До дома Жоры надо было пройти почти полгорода. Я был рад этому. Прохладное утро, тишина и размеренная ходьба распологали к размышлениям. А подумать было о чём. Например, о том, что я впервые в жизни изменял жене. Дело даже не в том, было ли у меня что-то в эту ночь с Тоней или нет. Дело в том, что я по-настоящему хочу её. И сегодня я пойду к ней. Я уже теперь с нетерпением ждал вечера и встречи с Тоней. Совесть моя в данном случае не сопротивлялась и была спокойной. Другое дело – мой заказ, который был почти выполнен. Мне оставалось только всё, что касается Косинского, вложить в конверт и отнести бармену в ресторан. И тут моя совесть по-настоящему засопротивлялась. Хотелось бросить всё, уехать в аэропорт и улететь домой. Я знал, что если доведу дело до конца, то в будущем меня будут постоянно преследовать холодные глаза Косинского. Но бросить всё и уехать я не мог. Однажды в юности я случайно оказался у мясокомбината в Караганде. С той стороны, где принимают скот на убой. Стадо двухгодовалых бычков входило в огороженный досками проход. Он сначала был широким, потом всё больше сужался, и в конце хватало места для прохода только одного бычка. Скотина чувствовала, наверное, что её ждёт впереди. Бычки искали с двух сторон выход, пытались повернуть назад, но сзади напирали другие, справа и слева был забор, и идти можно было только вперёд, где их ждал неизбежный конец. Я чувствовал себя одним