Мария моя встала в позу. «Ладно, как хочешь», подумал я, вставая и выходя в зал, где уже сидела перед телевизором дочь.
– Привет, красотуля, – я потрепал ее по белокурым волосенкам, взлохмаченным после сна, и она, задрав голову, улыбнулась. – Ты поела?
– Не-а! – зевнула Юлька. – Тут про Буратино показывают…
Этого носатого уродца я ненавижу уже года два, с того самого момента, как Юльке подарили кассету со старым детским фильмом. Она смотрела его по пять раз на дню, знала наизусть все фразы, все песни, и все равно каждый выходной начинался одинаково – просмотром приключений этого полена. Да еще и на танцах они работают под диск, где песни из фильма стилизованы и обработаны специально под самбу, ча-ча-ча и джайв. Словом, у нас был еще один член семьи – деревянный носатый «сынок».
Пока дочь досматривала кино, я приготовил завтрак, сварил кофе, выкурил свою традиционную утреннюю сигарету. Потом позвонила теща, пригласила к себе, и Юлька радостно запрыгала.
– А вы можете Юлю у нас оставить и поехать куда-нибудь, – подытожила свое предложение теща.
– Маша работает, а один я куда поеду? У вас посижу, и домой, на диван.
Мы с тестем выпили немного, я вообще после удачной вечеринки отхожу неделю и пить не могу, но праздник ведь, да и обижать не хотелось – теща стол накрыла, ждали. Юлька осталась, а я пошел домой, но уже на улице вдруг повернул к больнице, собираясь позвонить Марье снизу, из приемного, и попросить прощения. Ей и так сегодня не повезло – первого января дежурить тяжелее даже, чем накануне, ни праздника нормального, ничего, одни пьяные битые морды. Но на посту в Марьином отделении трубку не брали, а телефон ординаторской я не помнил, и спросить было не у кого – все отмечали в регистратуре. Не судьба…
Выйдя из приемного, я поднял глаза и увидел, как в зашторенном окне ординаторской мелькают тени – значит, все там, и врачи, и сестры. Ладно, они ведь тоже люди, и им праздника хочется.
Из дома я несколько раз пытался дозвониться до ординаторской, но тщетно – трубку не брали. Я все ждал, что Марья, как обычно, не выдержит сама и позвонит, но не тут-то было. Капитально обиделась, видимо.
Вообще она была отходчивой, помолчит часок – и все, начинает разговаривать, рассказывать что-то. Мы очень редко ссорились, особенно в те первые пять лет, когда я играл в футбол. Тут не было ничего удивительного, я дома бывал редко, за те дни, что мне полагались в виде выходных или отпуска, просто некогда было возникнуть каким-то противоречиям и обидам. Позже, когда с футболом пришлось расстаться, начались небольшие трения, но и это вполне объяснимо – мы заново привыкали друг к другу, учились жить вместе каждый день, и потому неизбежно возникало что-то. Но даже это не мешало нам. Я знаю, она считала, что мне стыдно сказать кому-то, где она работает и кем, но это ерунда – мне было ее просто жалко, не ночует дома, вкалывает за копейки. Хотя, надо признать, в определенный момент эти копейки кормили нас троих.
Когда Марья вернулась утром с