ей, что мать желает ей только добра, весь род Фалеала желает только добра…»
«Ты дальше рассказывай!» – нетерпеливо пискнул ларм.
И Кариман рассказал, что было дальше. Вчера он купил в Ихранджане разных сладостей и пришёл к дому Фарнии. Сестра встретила его улыбкой, но в этой улыбке Кариману почудился оскал. Он неловко потоптался у порога:
– Я… к Тарджинье. Поговорить с ней хочу, извиниться.
– Иди, – Фарния забрала у него коробочку со сладостями и позвала младших дочерей, чтобы накрыли на стол. Они сдержанно поздоровались с дядей и тут же убежали. Кариман поднимался по лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, и спиной чувствовал взгляд сестры. Чтобы войти в комнату Тарджиньи, Кариман был вынужден нагнуться.
Тарджинья сидела у окна и вышивала. Она переоделась в розовое платье и причесалась так гладко, что Кариман даже удивился. На его памяти Тарджинья всегда ходила с растрёпанными волосами.
– Племянница, – обратился он к ней, подойдя ближе. Тарджинья повернула голову – глаза у неё были пусты. Ни гнева, который заставил бы Каримана отвернуться, ни обиды, от которой ему стало бы стыдно, – ничего такого он не увидел.
– Дядя, здравствуй. Посмотри, какое у меня вышиванье.
Кариман посмотрел – белая птица с подрубленным крылом, и окровавленные перья вышивались красным. Вот уж весёлая картинка!
– Послушай, Тарджинья… я знаю, тебе нелегко, – сбивчиво заговорил Кариман, не зная, как лучше продолжить, – но это… наш дом. Наша родня. Твоя мать…
– Я благодарна ей, – всё так же безучастно сказала Тарджинья и снова принялась вышивать, не обращая на Каримана внимания. – Я благодарна маме. Она делает всё для моего блага. Я знаю.
Кариману стало не по себе. Казалось, перед ним сидела не Тарджинья, а кто-то незнакомый в её облике. Не веря, Кариман протянул руку и коснулся её щеки. Тарджинья замерла, как вспугнутый зверёк.
– Всё в порядке, – заверил её Кариман, испытав небольшое облегчение: следы от шрамов были на месте. Едва заметные, но отличающие Тарджинью от живой куклы.
– Всё в порядке, – эхом повторила Тарджинья, успокоилась и снова заработала иглой.
Кариман стоял перед ней, опустив руки, и непонятное, жуткое чувство в нём росло. Он сделал ещё одну попытку:
– Тарджинья… Ты должна меня понять. Я соскучился по родине, хотел вернуться, боялся, что не выйдет… А потом испугался, что меня выгонят, или поймают и отправят в Гибельный лес нас обоих. За побег.
– Ты прав, – отозвалась Тарджинья, прилежно вышивая красным птичье крыло. – Ты совершенно прав. Ты мудро поступил.
Кариман отпрянул.
– Что?!
Он повернулся, выскочил из комнаты Тарджиньи, едва не ударившись лбом о косяк, и с грохотом сбежал по лестнице вниз. Фарния удивлённо глянула на брата, когда он приблизился к ней, сузив глаза и сжимая огромные кулаки. Нет, конечно, он бы не ударил сестру, но в гневе, пожалуй, мог разнести весь