зависеть жизнь рядовых мушкетёров во время военной кампании.
Неожиданно для самого себя, он оказался педантичным, придирчивым и даже где-то беспощадным командиром.
Проверки оружия и амуниции, а также состояния лошадей, постоянные упражнения в фехтовании и верховой езде, инспекционные осмотры условий, в которых проживали солдаты – всё это вызвало поначалу массу недовольства.
Некоторые пытались в открытую игнорировать учения, некоторые рысью понеслись жаловаться де Тревилю.
Нашлись даже такие, кто попытался вызвать зарвавшегося юнца на дуэль.
Однако лейтенант оказался неумолим.
Инициаторы саботажа без промедления были отправлены под арест.
Участвовать в поединках с собственными подчинёнными д’Артаньян тоже отказался. Презрительно кривя губы, повторил фразу кардинала о том, что дворянин должен проливать кровь исключительно на поле боя и исключительно во славу короля и Франции. А если кому-то угодно считать его трусом – пожалуйста, потому что лично ему на мнение окружающих (это так, по секрету, если вы ещё сами до сих пор не догадались) откровенно плевать.
Неизвестно, что возымело большее действие: безразличие, с которым были произнесены эти слова, или слава первоклассного фехтовальщика, уже давно закрепившаяся за д’Артаньяном, а может, тот факт, что двоим, особенно неугомонным шевалье после визита к капитану вдруг как-то слишком быстро пришлось распрощаться с ротой.
Солдаты так растерялись, что прекратили всякое сопротивление.
К тому же выяснилось, что де Тревиль, несмотря на своё двойственное отношение к лейтенанту, что ни для кого не было секретом, полностью поддержал его начинания.
Это охладило пыл самых упрямых буянов и заставило их окончательно смириться с новым положением вещей.
Да и личный пример д’Артаньяна подействовал не меньше.
Тот всегда сам проверял караулы – в любую погоду, в любое время дня и ночи, – его всегда можно было застать или непосредственно в казармах, или в фехтовальном зале, что прилегал к ним. А вот в приёмной де Тревиля Шарль старался бывать как можно реже: понимал, что капитан, несмотря на любезное обращение, вряд ли простил ему Амьен.
Ещё одним местом, где он практически не появлялся, была кузня.
Согласно распоряжению короля, при мушкетёрском полке состояли свои, персональные, капеллан, лекарь и кузнец.
С капелланом, отцом Безье, у Шарля сложились прекрасно-равнодушные отношения.
Дремучий непрофессионализм лекаря привёл его в ужас.
А вот общаться с кузнецом юноша заставить себя так и не смог. Конечно, он понимал, что это абсолютно другой человек – кстати, уже пожилой и на его Жака ничуть не похожий, – что это совершенно другое помещение, однако воспоминания прочно удерживали от любого общения.
Неизвестно, что кузнец думал о нём, но максимум, на что молодой лейтенант был способен – это войти в кузню, двумя короткими, сухими предложениями озвучить просьбу и тут же поспешно уйти, даже