В совсем плохое, я не верю. Я точно знаю, что ты жив.
Но может быть и такое, что ты выполняешь свое желание прекратить нашу переписку (Я в это не верю. Ты можешь отменить твои письма, но как отменишь мои? Не будешь их читать?).
Все время думаю об этом и все время путаюсь – ведь может быть и самое простое – письма опять потерялись или где-то застряли. В 1938-м, когда тебя переводили с Колымы в Норильск, писем не было полгода, а потом под Новый год я получила сразу три, там были и осенние. Такое счастье было. Я их перечитываю. Ты тогда был очень бодрый, заканчивал «Описание Норильского промышленного района». Тебе так хотелось работать, что я ревновала, как дура, а ты тогда очень много сделал! Мы ждали досрочного освобождения, но твоего Перегудова сняли с комбината. Нам просто не повезло. Если бы я не была трусихой, я бы приехала к тебе, и мы были бы вместе. Хотя бы те три Норильских года.»
Горчаков перестал читать. Цензор явно не смотрел письма. Норильск, Колыма, Перегудов – все это обязательно вымарывалось, как «разглашение государственной тайны». Ася так и не научилась ловчить и почти не помнила о цензорах, а они иногда выбрасывали письма, где было много «лишнего».
«Я по-прежнему пишу долго, растягиваю письмо на целую неделю. Получается очень хорошее время – ты как будто рядом, мы что-то обсуждаем, вопрос наш сложный, который никак не решить быстро, поэтому у нас с тобой целая неделя, или даже больше, и мы каждый вечер садимся и разговариваем. Сейчас все спят и я, наконец, сижу под лампой, которую отгородила газетами. И вот… так странно, сижу в маленьком кругу света, улыбаюсь, как идиотка, и мне нечего тебе сказать. То есть я все время так с тобой разговариваю, а сказать нечего.
На самом деле есть главная мысль, а скорее мечта – чрезвычайно глупая, но она во мне болезненно жива все эти годы – мне хочется вернуть ту новогоднюю ночь, когда за тобой пришли. Оказаться в том времени всего на пятнадцать или даже на пять минут раньше тех людей и убежать! Без ничего, неодетыми выскочить на улицу и исчезнуть. Зная, как все потом сложится, мы конечно что-то придумали бы, уехали, исчезли, жили бы где-нибудь тихо и просто растили наших детей…
Я накапала тут. Прости. Я никогда не была слезомойкой, но что-то происходит, наверное, старею.
Перечитала и подумала, что писала идиотка. Сумбур и бессвязность… просто бред. Может, я и правда, уже идиотка? Такое может быть, когда пишешь в пустоту! Я ничего про тебя не знаю, а у меня двое детей и свекровь, которым я должна рассказывать о тебе!
В твоем последнем (если не было других?!) письме ты просишь или даже велишь не писать тебе. «Забудь меня и живи, как будто меня нет.» Гера, зачем ты это придумал? Я не понимаю. У меня никого нет ближе тебя. Даже если тебя не станет, я не перестану любить тебя. Из наших двенадцати лет я провела с тобой три месяца и одну неделю. Все остальное время тебя не было рядом. Это мне не мешало. И не думай, что это ненормально, я знаю немало женщин, которые не только ждут, но и любят. У нас дети, они знают, что ты есть. Они ждут тебя.
Ты