фамилией только книжонки свои подписывал, а в паспорте другая была, но назывался всегда Ладогиным… Или не Ладогиным? Ты, Евгеньич, его в Москве отыскать попробуй, не зря пять сезонов безвылазно просидел, может чего больше тебе расскажет… Вот книжка как называлась, я хорошо запомнил – “Водные тропинки”, в журнале каком-то печаталась… Может, по книжке-то фамилию уточнишь, ну да про ту рыбу ты лучше меня знаешь…
Парфёнов поерзал, устраиваясь поудобнее на лишенном коры, отполированном штанами многих сидельцев стволе, достал пачку сигарет и предложил Лукину.
– Спасибо, не курю. Пятнадцать лет как бросил, – отказался тот, успев заметить, что пачка на редкость интересная: с одной стороны виднелись угольные фильтры, вполне соответствующие дорогой марке, с другой торчали бумажные мундштуки дешевых папирос…
Маркелыч извлек как раз папиросу – вполне плебейскую беломорину и чиркнул зажигалкой. Зажигалка оказалась еще интереснее – стилизованная по моде, завезенной в эти края полвека с лишним назад вернувшимися фронтовиками: из желтой (золотой?) винтовочной гильзы, с отполированным колпачком на цепочке, с колесиком сбоку… По торцу колесика вилась надпись латиницей и, надо думать, стоила фирменная игрушка как несколько ящиков одноразовых турецких…
Старый браконьер глубоко затянулся и продолжил:
– Вот… А потом, через несколько лет, лов на озере запретили – настоящие ученые приехали, опыты какие-то ставили, рыб изучали… Сами, которые из науки, правда, катер с тралом вовсю гоняли… Но без толку все – тут невод нужен, трал медленно ползет, уходит рыба-то… только мелочь и попадалась. Тоже несколько лет там кантовались, базу на берегу западном построили… Не знаю, чего уж там они наизучали – мне не докладывались; но профессор их главный потом приезжал еще раза три, когда опыты они свои уже закруглили и съехали; говорил – нигде мест таких не видел, красота, мол, неописуемая… Рыбу ловил, охотился… Давно не видно, может помер… старый уже был… Так он, профессор-то, бывало, примет чарочку с улова удачного – и давай заливаться, как озеро через него прославится… Что-то он здесь, дескать, открыл-изобрел… Ему, значит, награды-степени полагаются, ну а нам, здешним, как бы за помощь тоже почет всенародный…
«Так-так, – подумал Лукин. – Значит, еще и ученые… Биологи, надо понимать. И что же, интересно, герр профессор тут наизобретал? Может, ускоритель роста для рыб? Ну и вылил бочку-другую в озеро по ошибке… Да нет, сумасшедшие гении, профессора-одиночки хороши в фантастических романах. Такое изобретение если на нобелевку и не тянет, то уж везде прогремело бы, это точно. Вернее всего, открыл пан профессор какую-нибудь новую зависимость роста рыбьей популяции от положительного изменения удельного веса зообентоса на кубометр воды, тиснул никому не нужную монографию тиражом в пятьсот экземпляров – и дело с концом…»
Нежная трель северного соловья – птички варакушки – прозвучала совершенно для августа месяца неожиданно, тем более неожиданно,