отыскала и развернула неподшитый рисунок, изображавший Александрию с ее дорогами, храмами, дворцами, раскинувшуюся подобно крыльям белой цапли у мыса Лохий. Хармион привила мне любовь к мелким подробностям; внимательный глаз мог различить даже клочья пены у Маяка и застывшие лица мраморных кариатид, окаймлявших Канопскую дорогу.
Выхватив у меня пергамент, брат поспешил на залитый солнцем внутренний двор. Агриппа взглянул на рисунок, передал его Юбе, тот – Цезарю; все помолчали. Октавиан сдвинул на затылок широкополую соломенную шляпу, чтобы лучше видеть.
– Это твоя сестра сделала?
– Да, в девять лет, из храма Сераписа.
Цезарь провел по рисунку пальцем, и я, даже не заглядывая через плечо, могла сказать, что он видит перед собой. Сначала в глаза бросался четвероугольный Маяк, увенчанный бронзовыми изваяниями морского бога Тритона. Потом, конечно, гигантская статуя Гелиоса, копия колосса Родосского, между ногами которого располагался Гептастадион. Дальше – Мусейон и высокие обелиски, привезенные из Асуана, театр, публичные сады и дюжина храмов, посвященных нашим божествам.
– У твоей сестры настоящий талант. Можно, я это оставлю себе?
– Нет! – придушенно вырвалось у меня.
Мужчины обернулись, и Александр торопливо вставил:
– Она говорила с братиком. Да, разумеется, можно.
От возбуждения мои ногти впились в ладони – привычка, также усвоенная от Хармион, – и Птолемей спросил:
– Что случилось?
– Брат раздает мои вещи.
Его личико недоуменно сморщилось.
– Мы и так раздали все, что было во дворце.
– Нет, – возразила я, еле сдерживая гнев. – Сокровища у нас отобрали. Теперь Октавиану понадобилось еще и это.
Когда Александр вернулся, я не могла даже смотреть на него.
– Что на тебя нашло? – резко прошипел он, убирая пряди волос, выбившихся из-под жемчужной диадемы. – Помни, мы больше не дома.
– Человек, которому ты сделал подарок, убил твоих родителей!
– Думаешь, победи наш отец, он пощадил бы кого-нибудь? Даже наследников Октавиана?
– Нет у него никаких наследников! Только дочь.
– А если бы были?
– Прекрасно, мы живы! Пока. Только потому, что Октавиану не хочется волочить по улицам Рима смрадные трупы. Погоди до конца триумфа, – предупредила я. – Антилла прикончили у подножия статуи Цезаря. Цезарион обезглавлен. Как по-твоему, что будет с нами?
– Цезарь уже сказал. Тебя выдадут замуж.
– Думаешь, это лучше смерти? Выйти за римлянина?
– Наш отец тоже был из римлян.
– Только по крови, а в остальном – настоящий грек. Вспомни, как он одевался, каким богам поклонялся, на каком языке разговаривал…
– Ну, это не на ратном поле.
Повернувшись, я заметила искры, вспыхнувшие в светло-карих глазах Александра.
– Ты не видела его на стадионе, перед состязаниями колесниц. Или перед началом битвы. Отец изъяснялся на одной лишь латыни.
– Не верю.
– К чему мне лгать?