вокруг. Впереди догорает машина представительского класса, окна ее и борта прострелены. Возле машины лежат трупы, уже укрытые черным целлофаном.
Настя и сопровождающие ее охранники проталкиваются к горящей машине, но замечают в стороне Николая, который делает им знак подойти.
Там, возле него, стоит машина скорой помощи, дверцы ее открыты.
Михаил Александрович сидит внутри, ему делают перевязку на руке. Видно, что он нервно возбужден, как всегда бывает после шока, улыбается.
– Вот, зацепило, – смеется он, обращаясь к Насте. – Шофера убили… И из охраны двоих… Такая стрельба тут была… Думал все, конец.
Когда Настя подходит совсем близко к нему, он говорит тихо:
– Выходит цыганка права была, а? Вот, и не верь после этого.
СЦЕНА 62. ОСОБНЯК ОСТРОВОГО. НОЧЬ. ЗИМА.
В комнате Насти темно, только горит свечка на столе, возле иконки. Настя сидит, склонившись над молитвословом, бормочет что-то негромко. Ее пальцы проворно и привычно скользят по строчкам шрифта для слепых.
Открывается дверь. Михаил Александрович входит в комнату, подходит к Насте. Садится рядом, молчит.
– Рука болит? – спрашивает Настя.
– Не очень. Терпеть можно. – Михаил Александрович смотрит на открытые страницы молитвослова. – Это и есть буквы для слепых? – спрашивает он, кивнув на молитвослов.
– Не могу к обычным буквам привыкнуть. Еще не получается, – словно стесняясь, говорит Настя.
– Привыкнешь.
Оба молчат, в тишине потрескивает свечка.
– Ночь никак не кончается… Скорей бы, – вздыхает Михаил Александрович.
Затем, будто что-то вспомнив, внимательно смотрит на Настю, ждет, пока она поднимет на него глаза.
– Сегодня у тебя выходной, – усмехаясь, говорит он, – секса не будет. Ты же этого хотела?
– Я? – растерянно переспрашивает Настя.
– Ты, ты… Думаешь, я не понял, про что ты мне утром говорила?… Хотя я понимаю тебя. Да. Старый уже, живот торчит, на боках жир. и вообще. Ну, не красавец. Может даже урод. Может. Но разве я не достоин счастья? А? Я ведь заслужил его. Я столького добился. Кто еще так, назови, от нуля и на вершину? Единицы. А мне тоже хочется любви. Такая вот маленькая слабость большого человека. Тут я попался. Да. Тут меня на крючок и взяли. А это плохо. Очень плохо.
Он наклонился к Насте совсем близко.
– Запомни, нельзя быть на крючке. Никогда.
Михаил Александрович встает, идет к двери, но затем вдруг возвращается обратно. Настя удивленно и растерянно смотрит на него. Он снова садится рядом, смотрит Насте прямо в глаза.
– В тебе ведь тоже есть зверь. Или думаешь нет? Есть.
– Какой зверь?
– И страсть, и похоть, и все как надо у тебя, девочка, не заблуждайся.
– Что вы такое говорите? – вспыхнула Настя, – я. я не понимаю.
– Да, ну?… Вот ты вспомни, когда я тебя на бочок положил, ты ножки наверх подтянула. И. Ну? Ты же стонала, как зверек, скулила, как кошка, даже царапалась. Забыла, что ли?
– Зачем вы эти гадости говорите?
– Почему