вспоминаю, что под тонким пальто одна футболка, но холод мне уже не страшен.
Мы идём по безлюдному тротуару. Свет от фар опрокидывает наши тени. Минуем филармонию, к боку которой жмётся бледный ларёк в попытках согреться. Я внезапно признаюсь в любви к Маяковскому. Наверное, вспомнил, как тот воспевал канализацию в нашем доме.
Мой провожатый резко сворачивает в сторону. Перед нами во мраке повисла светящаяся дверь. Можно подумать, это портал в другой мир. Но за ней скрывается очередной бар. Нас встречает панкушка с длинным белым носом и короткими розовыми волосами. Она обнимает нас. Говорит, что соскучилась по парню в кепке, а тот разводит руками – мол, был в Питере.
Пока мы усаживаемся за стол, барменша запирает дверь. Закрывшись, она исчезает за стойкой и возвращается к нам уже с полными стаканами. Пока опустошаем их, я узнаю, что панкушка махала кувалдой на железной дороге, а под кепкой скрывается организатор выставок. По его словам, он работал даже в питерских музеях. Правда, ни одного знакомого названия я так и не услышал.
Перед глазами всё начинает смазываться. На какой-то момент взгляд застилает тьма, а когда я выныриваю обратно, то уже не могу понять, как меня сюда занесло. В грязной футболке и потёртых трико я сижу где-то посреди промозглой весны и не знаю, где мой дом и хочу ли я в него вернуться.
Пошатываясь, я направляюсь к двери и прошу её открыть. Ко мне подплывают розовые волосы и кепка. Острый нос царапает щёку, а крепкие пальцы сжимают ладонь. Я знаю, что всё к утру забуду, и прошу у провожатого номер телефона. Затем выскальзываю в снежную ночь.
Пока иду, успеваю забыться…
Пробуждение застаёт меня на диване. До кровати я так и не дошёл. Поверх что-то накинуто. Наверно, Таня укрыла пледом. А, нет. Это просто пальто, которое я так и не смог снять до конца – увяз в одном рукаве.
Из складок ткани доносится визг будильника. Проведя по экрану мобильника, успокаиваю его.
Поднимаюсь. В голове колышется тяжесть. Весь мир шатается.
Забираюсь под душ и сажусь прямо на холодный чугун ванны. Сгорбившись, я чувствую, как с меня стекают остатки сна.
На кухне меня встречает Пим. Таня тоже здесь, но она не встречает – сидит за столом, не поднимая глаз.
Было бы большой ошибкой считать, что люди всегда молчат одинаково. Тишина, возникшая посреди разговора, может подарить умиротворение, а может оказаться невыносимой. И самая гнетущая тишина скрывается именно в утреннем молчании.
Я поспешно нарезаю хлеб, с брызгами размешиваю растворимый кофе и хватаю сыр. Сгребаю завтрак на тарелку и улепётываю в гостиную. Там прячусь за монитором.
И ведь нельзя точно сказать, что мешает ей взглянуть на меня. Вероятнее всего, она обиделась. Я не стал выслушивать её рыдания и вместо этого удрал в бар. Решил напиться, а её оставил одну посреди тёмной пустой квартиры. Было бы лучше, попади я под колёса машины… Хотя, возможно, она стыдится вчерашних слёз. Таня всегда была непредсказуемой.
Оставив