стоит поговорить.
Я вешаю бейджик журналиста и достаю блокнот. Осматриваюсь. Делаю пометки.
«Выставка совместила зарубежный "поп-арт" и российское современное искусство».
«В зале с "поп-артом" повсюду Уорхол – суп Кэмпбелл и разукрашенные портреты знаменитостей».
«А ещё иллюстрации из комиксов в огромных рамах».
«Цветы Такаси Мураками».
«Экспонаты стережёт циклопический Микки Маус с чёрными провалами вместо глаз».
Отрываюсь от блокнота и вижу девушку с пучком на голове.
Гибкое стройное тело зачем-то прикрыли тёмно-синей блузкой и чёрной юбкой. Строгость поверх распущенности.
Девушка поправляет очки, озирая ряд из разноцветных портретов Бетховена. Пухлые губы сосредоточенно сжаты. Хочется разомкнуть их.
Хоть искусствоведами и становятся неудавшиеся художники, о картинах мы болтаем похлеще самих авторов. Обычно пользы от этого никакой, но не в таких случаях.
– Не пытайтесь понять, – обращаюсь я к девушке. – Это бесполезно.
Она оборачивается: улыбка, глаза блестят.
– Почему же?
– Потому что вы пытаетесь найти смысл в самих картинах, а они лишь отражают смысл нашей эпохи.
– И в чём же её смысл?
– В её бессмысленности. Наше время лишено содержания, и поэтому искусству нечего отражать. Оно может лишь копировать, – я провожу рукой вдоль одинаковых портретов Бетховена. – Мы лишены своих гениев, и поэтому заимствуем их из предыдущих веков. Мы лишены собственных великих событий, и поэтому из раза в раз возвращаемся к известным историческим датам.
Я прохожу мимо разукрашенного снимка космонавта на Луне и приближаюсь к изображению банки супа Кэмпбелл. С удовлетворением отмечаю, что девушка идёт за мной.
Главное, не ослабляй напор. И больше цинизма, ведь на серенады уже никто не ведётся.
– Эта работа наиболее полно иллюстрирует заурядность искусства и мира. Художник оказался в пустом мире, где сначала убили Бога, а затем – высокие идеи. Теперь он вынужден изображать простые заурядные вещи. Сейчас искусство зажато реальностью, в которой есть всё, кроме самого главного – смысла. А ведь только смысл способен придать вещам истинную ценность. Поэтому с его потерей обесценились и вещи. Собственно, какая ценность может быть у продукта, который произведён на конвейере? Лишь самая мизерная, которая способна окупить себя лишь при массовом производстве. Нынешние художники смекнули это и начали штамповать свои работы в промышленных масштабах. Собственно, это видно по этим рядам банок. А Такаси Мураками и вовсе обернулся настоящим фабрикантом, который нанимает других художников, чтобы те рисовали его весёлые цветочки.
Мы выходим из зала с "поп-артом" и оказываемся в окружении современного российского искусства.
– Понятное дело, что художники не могут развернуться в нашем одномерном мире, где всё свелось к плоскости быта. Поэтому они пытаются сбежать за его рамки. И так мы получаем современное