и направляет нас к охраннику. Тот говорит, что оставлять пакеты в общественных местах – плохая привычка.
– Хорошо ещё, они бумажные, видно, что в них там лежит – и женщина, сидевшая рядом, сказала, что это девчушки какие-то забыли. Мы ещё запись с камеры видеонаблюдения посмотрели на всякий случай.
– Понятно, извините! Спасибо вам большое! Больше не будем, – пищим мы, прощаясь.
– Ну, вот видишь, – встречая нас возле машины, ворчит Любина мама. – Следить надо за своими вещами, а не обвинять посторонних людей.
Праздник окончен.
Глава 11
На следующий день у меня портятся отношения с бабушкой. Всплывают кое-какие подробности вчерашнего дня, о которых мне, разумеется, не пришло бы в голову рассказывать ей. Но бабушку навестила знакомая, подруга которой живёт в Лунино и знает меня, а также Наташу, лично.
Даже страшно подумать, что бывает, когда нарываешься на некоторых взрослых. Одним всё равно, а другие словно и живут-то для того, чтобы уличить тебя в какой-нибудь гадости и тут же наябедничать старшим.
Асия Михайловна как раз из таких. Выкладывая все подробности про то, как мы размалеванные бегали по Лунино и звонили в квартиры, прямо дрожит вся, такое удовольствие ей это доставляет. Мама говорит, людям гораздо больше нравится сообщать дурные вести, чем хорошие, и это точно про Асию Михайловну. Не верю, что она полна благих намерений.
– Размалёванные? – в недоумении спрашивает бабушка.
Она не хочет верить, ведь я ушла из дома в «нормальном» виде. Она ждёт, что я начну говорить, что это не так. Но не могу ведь я утверждать, будто того, о чём рассказывает Асия Михайловна, не было. Это было. Только… только… я не нахожу слов.
– Раньше такого с Мариной никогда не было, – с потерянным видом говорит бабушка.
– Лучше бы вы жили и дальше на своей ферме, – прежде чем уйти, важно качает головой Асия Михайловна. – Там, где город – всегда разврат.
Из-за всего бабушка в таком расстройстве, что, попрощавшись с Асией Михайловной, смотрит на меня и не знает что сказать.
– Ты… ты… – Наконец, она собирается с мыслями и неожиданно заявляет: – Распустилась совсем! И… и… знаешь что? Взяться за тебя некому! – Затем, не глядя больше на меня, уходит на кухню.
– Маме сама звони, – бросает она напоследок.
Но я пока не могу звонить маме – ухожу к себе в комнату и сажусь за уроки. Лицо всё горит. А время тянется очень медленно.
Сделав уроки, я, чтобы хоть как-то искупить свою вину, начинаю прибираться в комнате. Бабушка, к тому времени успевшая переместиться в большую комнату, видит, как я с ведром и тряпкой иду в туалет, но не смягчается.
Косясь на неё, начинаю протирать пыль в большой комнате.
– Подмети тогда уж заодно, – равнодушно роняет бабушка, даже не глядя в мою сторону.
Я подметаю пол во всей квартире. Пылесос сломался на прошлой неделе.
– Пол вымой, – всё тем же скучным голосом велит мне бабушка. Потом вдруг выходит из себя: – Ты думаешь, что делаешь сейчас нечто особенное? Хочешь