бросила, мне было двенадцать. Какое-то время она присылала открытки из мест, о которых я никогда не слышала, – из Скегнесса, Гримсби, Халла. На одной из них была фотография гостиницы. «Здесь я теперь работаю, – писала мама. – Я помогаю кондитеру и очень поправилась!»
– Отлично, – заявил папа. – Пусть хоть лопнет.
Я развешивала открытки на стене своей комнаты – Карлайл, Мелроуз, Дорнох.
«Мы живём на ферме, как пастухи, – писала она. – Оказывается, хаггис2 делают из бараньего горла, лёгких, сердца и печени!»
Я этого не знала, как не знала и того, кто эти «мы», но мне нравилось рассматривать открытки с пейзажами Северной Шотландии – высокое небо, расстилающееся над заливом.
Потом наступила зима, и мне поставили диагноз. Кажется, сперва мама не поверила, потому что вернулась не сразу. Когда она наконец постучала к нам в дверь, мне стукнуло тринадцать.
– Прекрасно выглядишь! – воскликнула она, едва я открыла дверь. – И почему твой отец вечно сгущает краски?
– Ты будешь жить с нами?
– Не совсем.
Она нашла себе эту квартиру.
С тех пор всегда одно и то же. Наверно, у мамы нет денег, а может, она боится, что я переутомлюсь, но всё заканчивается тем, что мы садимся и смотрим телик или играем в какую-нибудь настольную игру. Сегодня Кэл выбрал «Игру в жизнь». Полная фигня, и я вечно проигрываю. В конце концов у меня оказался муж, двое детей и работа в туристическом агентстве. Я забыла застраховать дом и, когда налетел ураган, потеряла все сбережения. Зато Кэл стал поп-звездой и построил коттедж у моря, а мама – художницей, у которой куча денег и собственный замок. Я же рано вышла на пенсию (мне всё время выпадало десять очков) и даже не стала пересчитывать остатки своих средств.
Потом Кэл решает показать маме новый фокус и уходит, чтобы взять в её кошельке монетку. Пока мы ждём, я стаскиваю со спинки дивана одеяло, и мама укрывает мне колени.
– На той неделе мне надо в больницу, – сообщаю я. – Ты придёшь?
– А разве папа не поедет?
– Вы оба можете поехать.
Она смутилась:
– А зачем тебе в больницу?
– У меня опять начались головные боли. Мне хотят сделать люмбальную пункцию.
Мама наклоняется и целует меня; я чувствую её тёплое дыхание на щеке.
– Всё будет хорошо, не волнуйся. Я верю, что всё будет хорошо.
Возвращается Кэл с фунтом.
– Дамы, следите за рукой, – произносит он.
Мне не хочется. Надоело смотреть, как исчезают предметы.
В маминой спальне я задираю футболку перед зеркалом на шкафу. Раньше я была страшная, как карлица. Кожа серая, а живот на ощупь словно тесто, вылезшее из кастрюли: палец тонул в рыхлых телесах. Всё из-за стероидов. Преднизолон и дексаметазон в больших дозах. Оба лекарства – сущий яд, от них толстеешь, становишься уродливой и злобной.
Прекратив их принимать, я похудела. Теперь тазовые кости выпирают и рёбра торчат. Я, словно призрак, постепенно покидаю своё тело.
Я сажусь на мамину кровать и звоню Зои.
– Что это вообще такое