в том, что не прав я.
Мысль превращается в слова
Мысль превращается в слова,
Когда ослепнешь от испуга
И кругом, кругом голова,
Когда нет преданного друга,
Когда не подадут руки,
Когда никто не интересен,
Когда не крикнуть: «Помоги!» —
Когда тошнит от новых песен,
Когда оборваны шесть струн
И мошкарой роятся слухи,
Когда давно уже не юн
И смотрят искоса старухи.
Мысль превращается в слова,
Когда, безумием объятый,
Ты слышишь, как растёт трава
Из глаз единственного брата,
Когда ночей твоих кошмар
Впивается в неровность строчек,
Когда о край тюремных нар
Ты отобьёшь остатки почек,
Когда кружит водоворот,
Когда не объяснить событий,
Когда копаешь, словно крот,
Нору в осточертевшем быте.
Мысль превращается в слова,
Когда лишь пыль в пустой котомке,
Когда года летят в отвал,
Когда одни головоломки,
Когда на камни – без соломки,
Когда в семье сплошной развал,
Когда идёшь по самой кромке —
Мысль превращается в слова.
Слышащий – да услышит.
Видящий – да узрит.
Пишущий – да напишет.
Глаголящий – повторит.
Всяк за своё – ответит.
Каждому – свой черёд.
СЛОВО, если не светит —
Запечатает рот.
Пуля – она не дура,
А Провиденья рука.
Да здравствует диктатура
Русского языка!
Картина
Базарная площадь. Старик —
поводырь обезьянки,
Владелец шарманки и счастья за ломаный грош,
И запах хурмы, и гаданье цыганки.
И бритый узбек, заносящий над дынею нож.
Всплывает из памяти пёстрый узор минарета
И, словно гадюка, сползает к нагретой земле…
И руки узбека забрызганы кровью рассвета.
Рисую, чтоб памятью переболеть.
И штрих за штрихом,
словно наземь убитая птица,
И ярость мазка, как прорвавшая шлюзы вода,
И чья-то судьба —
просто загнутый угол страницы.
Гадала цыганка. Гадала, гадала, гада…
И корчится холст от дыхания знойного лета.
На шаг отойду, и сквозь пальцы дрожащей руки
Гляжу, как ожившие краски рассвета
Ладонью стирает узбек с напряжённой щеки.
Последний выход
Поворот головы,
эти тонкие нервные пальцы,
И летящая чёлка,
и дерзкий мальчишеский взгляд —
Травестюшка, фитюлька…
Судьбу надевает на пяльцы
И смеётся над ней,
как смеялась лет двадцать назад.
Всё ещё хороша,
и без промаха бьёт из рогатки
На потеху жующей
сладчайший