болтливости, очевидно, связанный с подсознанием профессии. Но не в таких же ответственных газетных кампаниях, каковая с легкой руки нашего метранпажа, который не смог загнать аршинную «шапку» в ширину полосы, называлась «каждуюминутуборьбезахлеб!» И не про весь же райком – всю правду!
Я, конечно, не рассчитывал увидеть свое творение опубликованным, но еще больше боялся, что из зарплаты вычтут командировочные. И заметочку сдал. А Вазир, разозленный на туфту, которую в отчетах гнали райкомовцы, заметку поставил, ни с кем из обкомовских секретарей, в силу своего вздорного характера, не советуясь. Мне же, по большому счету, было плевать даже на туфту. Меня взбесили сытые молодые бездельники обоего пола на фоне своих голодных ровесников, безропотно перепахивающих болота.
Могли бы ведь, гады, за свою зарплату и прочие комсомольские льготы раз в году подвести к комбайну бидон с супом, а к трактору – солярку, заодно рассказать, что в соседнем колхозе валки лежат дольше. И бог с ним, с социалистическим соревнованием! Но вот этих последних, в любом смысле, слов я, конечно, не написал. Поскольку и сам верил, что молодым комбайнерам и трактористам интересно узнать под дождем, кто из них больше намолотил.
Правду сказать, разволновался я еще и по личной причине. Из-за голода. В те годы жителям больших городов, не имевшим дачных участков, еды перепадало мало: магазины пустовали, а на базаре мясо кончалось к часу дня. Был, если не упускать детали, еще кооперативный магазин, один на весь миллионный город, но там к открытию собиралась такая толпа почти профессиональных покупательниц, что мы туда не совались.
Так что отъедался я в командировках, в задних комнатах районных столовых, если везло и задание было хвалить. Иногда удавалось и домой чего-нибудь купить. Помню, в целинном совхозе разрешили продать мне барана, так мы с ним вдвоем и занимали соседние кресла в Ан-24. Он, правда, в бумажном мешке, из которого торчали ободранные ноги. Барана мы ели ползимы, смаковали. А когда собирался в первую московскую командировку и спросил дочек, что привезти из гостинцев, пятилетняя Маша мгновенно воскликнула: «Сосисочек!» А я-то думал, наивный, каких-нибудь конфет…
Поэтому я очень лично воспринимал все, что очевидно не способствовало выполнению Продовольственной программы ЦК КПСС (кстати, на ее выполнение и был поставлен секретарем ЦК Горбачев). Хотя и не особенно надеялся на ее осуществимость.
Заметка вышла накануне областного комсомольского пленума, в результате большая часть его повестки была смята обсуждением заметочки. Клеветника, то есть меня, за подрыв этой самой Продовольственной программы и авторитета комсомольских и прочих директивных органов тут же предложили выгнать из газеты и ходатайствовать об исключении из партии. Слава богу, я в нее не вступал. Спасло положение упрямство Вазира и путаность показаний аскинских райкомовцев. К ним выслали комиссию, и она подтвердила мою