пробежали приятные мурашки. Бр-р-р! У-ух-ух!
"Тишанка – река детства,– подумал он. -Сколько впечатлений!"
Мурашки переворачивались и наварачиваются одна на другую, заварачивают кожу; Олег чешет ногу под задницей и решительно, совершенно осознанно вздрагивает с бодрящим, но глухим звуком "А-а-а!"
Почему-то часто, когда находишься один, вспоминается детство и тянет к природе, к истокам, к вылазкам компанией друзей и с самого утра до позднего вечера одно и то же, как по-накатанному, по-новому. Речка основное летнее времяпровождения, отсюда и тоска, отсюда несёт тем, что ему кажется уже не доступным до свободы. И там внутри, рвётся куда-то ещё глубже, ещё дальше, непонятное самому Олегу. Ему хочется познать это, разобраться, взять под контроль, самому решать и делать направления. Но то, что-то не подчиняется, прячется как ребёнок, как маленькая, но зубастая зверушка. И только глазки блестят зелёным оттенком из тёмной норки.
А там за углом сияет яркий свет, и ему нужно выйти на него, но в душе настолько темно, что сделать шаг, решиться не так-то просто – можно просто попасть в яму, или споткнуться. И боль… не от разочарования, а от выдуманной опасности. Но Олег улыбается и ждёт. Ждёт!
Ему пришлось снова полной грудью вдохнуть прохладу в себя, послать всё к чёрту и предаться анархии жизни. Но только там, за пределом реальности, почему-то это кажется так легко?!
Привычка!
Он хотел было уже зайти в сторожку, но тут его окликнул дед Захар, или как другие его называют из уважения – Захар Прохорович.
–Олег, погодь немного. Осекнись!– Несмотря на свои семьдесят восемь лет, Захар Прохорович выглядел бойко, не подстать молодым и не забывал блеснуть раритетным словечком. Это его, можно сказать, первая фишка.
На этой ферме он начал работать ещё, когда строился коммунизм как и сама ферма. У самых истоков. Весь перечень рабочих специальностей, который касается животноводства и около него, были им тут же приобретёны. Даже ветеринар. Слух о колхозном айболите слышен был далеко за пределами района. Вот ещё одну осваевает – частный охранник, ну или как проще выразиться – сторож. Захар Прохорович хорошо знал своё дело, то, которому служил, почитая труд не как первоочередную добродетель, а как одно из жизнедеятельности всего человечества, а то и больше. Захар Прохорович никогда не прогуливал и не опаздывал – закалка всё того же социализма, даже больничный никогда не брал.
Может за это его всегда и держали здесь, и не отправляли на заслуженый отдых. А ещё он был дальним родственником хозяйки фермы, чем и объяснялось его долголетие на этом рабочем месте.
–Ну чего тебе, Прохорыч?– отозвался Олег, сходя с крыльца сторожки и сделав пару шагов навстречу деду.
Дед шустро ковылял, вихляя правой ногой и словно неровная клюка выскакивала из-под широких полов засаленного до затвердения плаща. Как хоккейная клюшка. Но впрочем это ему мало мешало – привычка; дед дымил вонючей (ядрёной) папиросой – его одно из повседневних и постоянных его занятий – распространяя