в себя. Глубоко. О том свидетельствовала тишина.
Мрачность натянутой струны, чуть ослабла и, игра стала невозможна. Над водой не так высоко и она вот-вот коснётся почти ровной глади – после уже игра не получится.
На минуту мне представилось, что тут кто-то должен быть ещё и не обязательно должно выглядеть всё мутно и с запахом страха; вот-вот меня позовут с приятным предложением выпить кофе или покурить. И я соглашусь, помахав на прощание тому, кто на том берегу. В ожидании звавшего я хотел заговорить, но если я и начну говорить, то это только в том случае, что точно буду знать и уверен в его наличии.
Я поработал кистями рук – сжимание и разжимание. Нервные точки на окончании пальцев, требовали работы – кровообращения. Просили. Поток крови пущенный от рук, прибыл в голову и я вновь вспомнил Любаву, а точнее нашу первую встречу; я думал она даже не посмотрит на меня и уже пожалел, что послушал двоюродного брата и поехал с ним в гости. Но на самом деле это уже были смотрины – меня и Любы. Обидно было, что об этом я узнал, когда Люба сделала выбор в пользу меня, а я, видя её раньше, так совершенно незадумываясь, сказал всё тому же брату, что Люба мне симпатична.
"Выбор сделала она???"
"Выбор сделала она…"
"Переводятся нынче…"
"Кто?"
"Не важно…"
"Не важно… Не важно?! Не важно."
Свадьбы у нас не было; что я, что она были из бедных семей и даже отношения не афишировали среди родственников. Три дня встреч. А на четвёртый мы переехали в свободный дом и вот, живём до сих пор.
Мне было трудней. А она словно жила со мной не один год. Смущение, краснота, жеманность – этого я не увидел в её глазах и не познал, как познают первый поцелуй и первое… Нет, но с этим было по-настоящему. Мои чёрные кучеряшки переодически выпрямлялись, уши больше не пухли, а глаза заливало только ало-красным вином. И ноги – ноги можно было оказывается отстёгивать и ставить с сторону. А затем, когда нужно прикреплять обратно. И после этого они как новые.
Затянувшееся неловкое молчание тяготило меня. "Как бы помягче отвязатся от него?", думал я всё это время. Мужик как-будто реально вышел из лесу поковыряться в карманах. И был он такой весь взлохмаченный, то ли долгим переходом, то ли быстрым бегом, либо внутренним мытарством, что порой казался жалким и несчастным. Так я мог видеть при не очень ясных бликах луны и рисуя воображаемое определение о нём. Он уже не оглядывался по сторонам, как я, не желавший кем-то быть замеченным, а просто смотрел в то место, откуда пришёл. И было у меня такое чувство, что он оттуда кого-то ждёт.
"Ещё кого-то мне нехватало здесь повстречать,– думал я чувствуя мурашки по всему телу,– двое против одного, посреди ночи, и думать не хочется. Да и не честно".
Гулявший на просторах луга ветер донёс из деревни собачий вой. Дикий вой. При чём одновременный. После некоторой тишины вой повторился, а следом за ним истерически залаяла кучка собак. Выли как по предворительному сговору, перенимая низкочастотную ноту друг от друга, а закончили словно хором. А между всем этим, была