их глядела —
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…
О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо-пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..
Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени, —
И страшно-грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.
Ф. И. Тютчев
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Она стояла у окна, когда я вошёл в комнату. Это было большое панорамное окно во всю стену, с видом в сад. В саду было много деревьев: ели, берёзки, пара яблонь, несколько акаций, а ближе к окну стоял большой старый дуб. Маленькие братья деревьев, кустарники, наполняли сад своими причудливыми формами, по-соседски располагаясь со своими рослыми сородичами. В глубине сада одиноко выделялась белая беседка с колоннами, обвитая со всех сторон плющом. Летом она густо покрывалась блестящими глянцевыми листочками этого вечно тянущегося вверх растения, но теперь выглядела так, будто попала в заключение чёрной паутины, плотно сковывающей её своими цепкими переплетениями.
Была поздняя осень, большая часть листвы уже опала с деревьев, трава пожелтела и высохла, кустарники стояли оголённые с торчащими в разные стороны ветками. Сохранили своё зелёное убранство только ели: они гордо выделялись среди этого унылого пейзажа, одетые в свои колючие шубки. Лес, ещё недавно такой величественный, медленно увядал и погружался в спячку.
Я никогда не бывал в этих местах. Это был посёлок вдали от города на невысоком холме, с которого открывался вид на огромные лесные массивы. Дома здесь по большей части стояли поодаль друг от друга и представляли собою маленькие особняки, окружённые деревьями или невысокими заборами; казалось, что живущие здесь люди хотели уберечь свою жизнь от посторонних глаз. Возможно, летом и зимой здесь и бегают дети, наполняющие окрестности своим заразительным смехом, отдаваясь детскому веселью и беззаботности, но в тот день, мне показалось, что все как будто попрятались в свои убежища, укрывшись от ледяного осеннего ветра, который нёс с собою запах тоски и разочарования.
Мне вдруг стало не по себе, и вся моя уверенность и решительность исчезли: я стоял и думал, что идея приехать сюда и просить её была неудачная, а, может, даже и глупая.
– Что ты стоишь Ваня, проходи! – она быстрыми шагами подошла ко мне и обняла. – Когда Надежда сказала, что ко мне пришёл Иван, я не сразу поняла, что это ты! Как ты изменился! – удивлённо сказала она, смотря мне в глаза и мило улыбаясь. Она взяла меня за руку, и мы прошли в зал, присев на маленький диванчик.
Теперь я мог рассмотреть её поближе. Мы не виделись около двух лет, но за это короткое время действительно много чего изменилось.
Евгения, так звали мою собеседницу, была такой же, какой я её видел в последний раз. Это была девушка лет 28, среднего роста, плотного телосложения, с небольшой грудью, сильными руками и абсолютно прямой осанкой. Кожа её была мраморного оттенка, а тёмные густые волнистые волосы хаотично лежали на голове, ещё больше подчёркивая глаза чистого чёрного цвета.
Она была восхитительна, но красота её была не только в её внешнем облике, но и в грациозных движениях, мягком, нежном голосе, в том, как она поправляла свои волосы, как задорно смеялась или задумывалась, застывая при этом, как статуя, или как она иногда бурно возмущалась, сверкая горящими от гнева чёрными, как ночь, глазами и раздувая крупные ноздри. Это была красота не броская, не кричащая, и, возможно даже, кто-то её не заметил бы точно так же, как не увидел бы красоту в горах, бескрайних полях или лесах. Её красота была глубокая, заключающая в себе силу женственности и неприступности.
Первый раз я увидел её на первом курсе в университете: она сидела недалеко от меня, печальная и отчуждённая, застывшая в одном положении, и смотрела прямо перед собой, погружённая в свои мысли. Как позже выяснилось, тогда скончался её отец, известный в нашем городе цыган, владелец большого конного завода. Как рассказывала мне потом сама Женя, ещё в молодости её отец был изгнан из своей семьи за то, что полюбил и втайне женился на русской девушке. Его семья, потомственные цыгане, строго соблюдала традиции: им запрещалось выбирать себе жену или мужа не из цыган. С гордо поднятой головой он ушёл из родного дома, наотрез отказавшись от помощи матери, очень жалевшей своего младшего сына. Они с женой жили бедно, и им было очень тяжело, но трудолюбие, немалые знания и любовь к конному делу принесли ему славу, и через несколько лет он уже владел одним из самых больших конных заводов в стране. Здесь они разводили чистопородных лошадей и выводили новые породы; также была организована и большая конная школа по обучению верховой езде. В построенном манеже организовывали конноспортивные соревнования и скачки. Евгения очень любила рассказывать про лошадей и завод, и особенно про своего отца, смерть которого оказалась для неё самой тяжёлой утратой.
Как-то раз она пригласила меня на конюшню, покататься на лошадях. В то время