из сопровождавших Риоля и Крайста.
– Куда? – переспросил «товарищ», взглянул вначале на Риоля, затем на Крайста, потом, изобразив на лице смертельную усталость, тяжело вздохнул, выпустив из себя вместе с воздухом изрядную дозу парообразного первача, – Куда? Как будто ты сам не знаешь. Вначале в камеру, а потом – в расход.
Хотя погоди. Что-то рожа старика мне знакома. Не ты ли был мельником-мироедом в Верхних Леснянках? Где-то я тебя видел.
– Мельником я не был, – тихо ответил Крайст, – И нигде мы с вами встретиться не могли, потому, что у нас разные дороги.
Но таких, как вы, я видел не раз.
– Опять грамотный попался, – недовольно поморщился «товарищ», – В камеру, а потом – в расход…
– Ты, что-нибудь понял? – спокойно спросил Риоля Крайст. И это спокойствие передалось Риолю, как передается эстафетная палочка.
– Я понял, почему у Фемиды завязанные глаза.
– Почему?
– Чтобы не видеть того, какие судьи ей иногда служат…
Грязное, давно не мытое помещение, пропахшее мочой и людской рвотой, с настолько потемневшими, что было неясно, какого цвета они были изначально, стенами и единственным окошком, таким маленьким, что в него не смог бы пролезть ребенок-ползунок, но для чего-то забранным крестом решетки, называлось камерой. По стенам камеры стояли двухэтажные нары, предполагающие, что в ней должно находиться несколько десятков людей. Но сейчас нары были пустыми. Только в углу одиноко сидела, положив руки на колени, очень красивая девушка.
Такая красивая, словно была нарисована акварелью.
– Вас-то за что? – спросила она.
– За то, что шли по дороге. А тебя?
– Сказали – за то, что проститутка.
– Милое дитя, – Крайст склонился над ней, опершись одной рукой о верхние нары, – Разве тебе пристало заниматься этим делом?
– Им, – девушка кивнула в сторону закрытой двери, – Просто хочется, чтобы я оказалась проституткой. Это дает им право на поступки.
В отношении вас – им захочется, чтобы вы были монархистами-сторонниками Учредительного собрания.
Здесь таких много перебывало.
– Но ведь это невозможно – быть одновременно сторонником и монархии, и Учредительного собрания. Эти две системы в самом принципе противопостоят друг другу, – проговорил Крайст.
– Вы всерьез? – усмехнулась девушка, не поднимая головы, – Вы всерьез ожидаете знания таких тонкостей от борцов за чужую свободу?..
– И все-таки, это хорошо, что ты не проститутка, потому, что проституция очень мерзкое дело.
Девушка подняла глаза на Крайста, улыбнулась, не без части сарказма и ответила:
– Если бы проституция была бы только сексуальной – это дело было бы не таким мерзким…
Находясь за ржавыми железными запорами, Риоль и Крайст не видели, да и не могли видеть того, что Искариот аккуратно снял свой французский пиджак и сложил его на траве. Потом повесил коричневую шляпу на сук дерева, вытащил откуда-то кожаную куртку и фуражку с красной алюминиевой