настороженные глаза, красные от недосыпа, насупленность. Если добавить сюда несвежую рубашку, которую он не успел сменить вчера в гостинице – Лёня торопил, – и неглаженые брюки, то внешность его вызывает большие сомнения и сильное желание проверить документы. Как бы он ни пытался расслабиться на улице, демонстрируя беззаботность, ему не удастся скрыть ощупывающий взгляд и настороженное выражение лица. Даже походка его напоминает осторожную поступь зверя, избегающего капкана. От него за версту несет опасностью и неуверенностью. Черт!
Шибаев был голоден, а с улицы и в дверные щели квартиры полз запах еды – жареного мяса, кофе и чего-то необыкновенно аппетитного, вроде тушеных грибов. Два с половиной года назад он месяц стажировался в тридцать пятом полицейском участке Нью-Йорка. Его «бадди»[8] был сержант Джон Пайвен, обожавший китайскую еду, он присматривал за Шибаевым, как нянька. Прозвище у Джона было «Болд игл», что значит «Лысый орел», по причине раннего облысения. Джон таскал его по дешевым китайским забегаловкам, где поразительно вкусная еда продавалась на вес, и фунт стоил три доллара, даже не три, а всего-навсего два девяносто девять – будь то тушеные баклажаны, цыпленок в апельсиновом соусе, свинина, побеги бамбука или креветки. Они набирали китайскую снедь из прямоугольных металлических судков в большие бумажные тарелки – все в кучу. Пили китайское пиво из горлышка и разговаривали за жизнь. Пиво, к удивлению Шибаева, оказалось довольно приличным.
Джон Пайвен был добродушным парнем, вечно скалил зубы, спрашивал, как будет по-русски то или иное слово, и старательно повторял несколько раз, чтобы запомнить. Он сообщил Шибаеву, что у него самого русские корни – отец Джона из немецкого плена попал к союзникам. Почему – Джон не знал точно, но предполагал, чтобы не возвращаться к коммунистам. Джон утверждал, что его фамилия – Пайвен – русская и, как рассказывал ему папа, очень распространенная. Шибаев только пожимал плечами – не слышал он такой фамилии! Джон не поленился, тут же позвонил отцу в Нью-Джерси и выяснил, что «пайвен» – по-русски петух. «Пивень!» – догадался Шибаев, это же по-украински! Отец Джона, оказывается, украинец, что не имеет теперь значения – в первую очередь, он американец.
За год до поездки Шибаев закончил ускоренные курсы английского языка и считал, что может без труда общаться с американцами. Оказалось, не может. Он лепил неуклюжие фразы на английском, старательно переводя их с русского. Все вызубренные слова и выражения, а также «формулы вежливости» испарились из его головы без следа. Но самым паршивым было то, что он не понимал их. Он не понимал Джона Пайвена. Ни Джона, ни его коллег. Они говорили иначе, чем продвинутая учительница с курсов, прожившая в Америке несколько лет. Видимо, ей не приходилось общаться с полицейскими Нью-Йорка. Язык учебника и живой разговорный – две большие разницы. Не говоря уже о профессиональном сленге.
«Все правильно, – думал