и шутя друг над другом.
– А вот Антошка так зад отклячил, чуть германец от смеха не помер, стрелять не мог.
– А Санька как кинется на того здорового немца сверху, так у того сердце от страха-то и остановилось.
– А Порфирий-то, Порфирий, как стрельба началась, чуть от страху в штаны не наложил.
Блиндаж оживился, будто и не было совсем недавно этой кровавой бани, словно не рвались сейчас поблизости снаряды, несущие смерть. Люди были рады простому факту, что они до сих пор живы, что сейчас они находятся в защищенном месте, и неважно, выдержит или нет прямое попадание этот блиндаж, сейчас об этом никто не задумывался. Казалось, самое страшное уже позади: черное поле, стреляющие пулеметы, окопный бой. Как мало нужно человеку для счастья в такие минуты, всего лишь осознавать, что ты еще жив, не ранен, что пока тебе повезло больше, чем другим, которые уже никогда не пошутят, не засмеются.
Владимир прислонился спиной к столу, сразу нахлынуло чувство дикой усталости, словно обручем сковало голову, не вызывая желания шевелиться. Он поймал себя на мысли, что хочет, чтобы этот обстрел продолжался еще долго. Эта «музыка» клонила ко сну. Пока будут бить пушки, немцы точно не сунутся. Не та закалка. Вроде и солдаты хорошие, что тут лукавить, но на риск стараются не идти, предпочитают обдуманно действовать. Это не то что мы со своим извечным стремлением все сделать на авось. Иногда это срабатывало, чаще нет. Но именно поэтому немцы до сих пор не одержали над нами верх, хотя у них и армия пока сильнее, мы же сильны своей непредсказуемостью. Немецкие генералы не могут понять нашей логики, зачастую не соответствующей не только писаным правилам ведения войны, но и здравому смыслу. Вот и держится до сих пор Россия-матушка вопреки всем законам развития цивилизации, двигаясь по какому-то никому непонятному пути, а самое главное, непонятному даже ей самой. И всегда будет держаться до тех пор, пока не научимся думать и поступать так, как думают и поступают в просвещенных Европах.
Владимир уже стал было засыпать, как вдруг обстрел прекратился точно так же внезапно, как и начался. «Ну все, сейчас попрут. Лишь бы выдержать, подмоги все равно не будет», – мелькнуло в голове.
– К бою, занять огневые позиции! – послышался голос Аникеева. – Быстрее, братцы, давай, пошевеливайся!
Солдаты, только что беззаботно смеявшиеся над Антошкой, Саньком и Порфирием, сразу стали серьезными. На лицах опять появилась спокойная сосредоточенность, смех в глазах сменился тревогой. Все вдруг одновременно ринулись на выход из блиндажа, подталкивая и отпихивая друг друга, словно боясь опоздать в бой. Владимир вышел последним, чтобы не мешать бойцам занимать боевые места. Вдоль траншеи метался Аникеев, отдавая короткие команды и помогая расставлять солдат. Люди спешно заряжали винтовки, снова пристегивали штыки. Вдалеке раздавалась трель свистков. Начиналась контратака немцев. Вдруг Владимир увидел Стеклова, который торопил своих пулеметчиков, спешно устанавливающих пулемет напротив разбитой немецкой огневой точки.
– Стеклов, –