а румяная улыбчивая мордашка словно бы сидит прямо на плечиках. Разумеется, все деревенские кумушки восхищались этой мордашкой и не упускали случая чмокнуть либо слегка щипнуть круглую щечку. Молодая мать не догадывалась, как скоро военные лишения и нужда сгонят благословенный младенческий жирок.
– А сколько она продлится, война? – спросила Ассунта своего брата Николу, услыхав от него страшную весть.
Ответа брат не знал. Самого его в армию не призвали – по возрасту. Николе было уже тридцать пять, его и Ассунту разделяли четыре младенца, которых Мария родила мертвыми. Но из Иеволи служить отправились семнадцать юношей – целое поколение; ни одна семья не осталась неохваченной.
В июне, в тот день, когда Стелла сама, без помощи своей расцветшей после родов матери, сумела принять сидячее положение, пришло письмо от Антонио. Ассунте его прочел брат, Никола. «Нас отправляют на север, к австрийской границе», – сообщал Антонио. Письмо было как минимум месячной давности.
Настоящий голод длился целых два года. Тяжелее всего была зима 1916/17, когда в долине реки Исонзо, где шли жестокие бои, зарегистрировали снеговой покров глубиной восемь метров. Весны почему-то вовсе не случилось, зима плавно перешла в 1918 год. Впервые в истории снег на спорных вершинах растаял, открыв целые батальоны трупов, что пролежали замороженными восемнадцать месяцев.
В Иеволи и окрестностях лето на задалось – собрали только половину обычного урожая пшеницы. Уплатив натурой военный налог, Ассунта села и заплакала. Ах, если бы отданное ею зерно чудесным образом отправилось на австрийскую границу, к Антонио! Увы, глядя вслед сборщику налогов, что укатил по направлению к Пьянополи в ослиной повозке, Ассунта не могла отделаться от ощущения, что этот человек – просто очередной разбойник, только вместо ружья он вооружен бумажкой с королевской печатью.
Из-за неестественно, нехарактерно холодной погоды в Ассунтином огороде почитай ничего не росло. Картошка уродилась чуть ли не с горошину, помидоры не вызрели – так и усохли на кустах. Голодное лето сменилось голодной осенью. Ходили слухи, что некоторые хозяйки соскребают со стен штукатурку и смешивают ее с остатками муки; но в жилище Ассунты стены были неоштукатуренные, да и само жилище не ей принадлежало.
За свои семнадцать лет Ассунта подобного голода не знала, не ведала. Без денег, без отца, без мужа, без возможности заработать или повлиять на погоду, заставить плодоносить свои огородные посадки она чувствовала себя беспомощной, как дитя. Каждый следующий день казался хуже предыдущего – таким ужасным, что думаешь: страшнее и не выпадет. Однако новое утро приносило еще больший кошмар.
Стелла уже встала на ножки. Это была робкая и совсем не плаксивая девочка, с благодарностью съедавшая самые невообразимые блюда, которые стряпала Ассунта. Сегодня – давленые вареные бобы; завтра – отвар из бобовых стручков; послезавтра – жаренный в оливковом масле лук без крошки хлеба. Отвары из сосновой коры