господи! – Максим удивленно повторил: – Алевтина. Впервые слышу. Доисторическое, что ли? И кто тебе так подфартил? – В глазах его мелькали смешинки.
– Это в честь бабушки, – еле слышно ответила Аля, – маминой мамы. Она давно умерла, я ее и не знала.
– Ясно.
Было ясно и другое – все это ему неинтересно. Впрочем, как и ответ на вопрос, заданный скорее из вежливости. Потянув носом, он кивнул на плиту:
– А что у тебя там?
– Гренки, – вспыхнула Аля. – Гренки на завтрак. Молоко было, хлеб, пара яиц. А больше ничего нет, – засмеялась она. – Надо что-то придумать, иначе нам всем грозит голодная смерть.
Максим подошел к плите, осторожно выудил со сковородки готовую гренку, обжегся, поморщился, потряс ее в руке и надкусил.
– Слушай, а вкусно! – удивился он. – Прям не хуже блинов! – Он присел на край стула и кивнул на сковородку: – Кинь еще, а, если не жалко.
Жалко? Господи! Да Аля весь мир, всю свою жизнь готова была ему отдать.
Она так разволновалась, что из глаз чуть не брызнули слезы.
Кинув на тарелку три готовые гренки, она достала варенье:
– Попробуй, не испортишь.
Максим плюхнул ложку варенья на гренку и закатил глаза от удовольствия:
– Классно, а? Слушай, налей чайку, будь другом!
Другом…
Аля налила ему чаю и замерла у плиты. Сесть с ним рядом, напротив, показалось ей невозможным.
Доев и выпив чаю, он вытер липкие пальцы о кухонное полотенце.
– А ты, Алевтина, молодец. Пятерка! Таких сейчас нет. В смысле, хозяйственных. Тебе сколько, четырнадцать?
– Почти. В августе будет.
– Ну вот, совершенствуйся дальше, пока есть время. Выйдешь замуж готовой. Повезет твоему муженьку.
Аля опустила голову, не в силах поднять на него глаза. Сердце билось как бешеное.
– Я в Москву! – неожиданно доложил Максим. – А вы тут с голоду не помирайте! – рассмеялся он. – Переходите на подножный корм: крапивные щи, жареные грибы. Что там еще?
– Попробуем, ты не волнуйся.
– Я? – рассмеялся он. – Я похож на человека, который волнуется?
Минут через пять он шагал по дорожке от дома к калитке.
Высокий, широкоплечий, на длинных пружинистых ногах, обтянутых узкими джинсами. Мелькали белые подошвы его кроссовок. Калитка стукнула, и он исчез. А был ли? Или мираж? Но душа пела. Наплевать, что он уехал в Москву и неизвестно, когда появится! Максим всегда возникал внезапно, появлялся словно призрак и так же исчезал. Он говорил с ней, он знает, как ее зовут. Он ел ее гренки, ел и нахваливал! Он сказал, что она молодец и таких девчонок сейчас уже нет. Таких нет, а она есть! И однажды он это поймет и оценит.
И потекли дни, пустые и грустные – без него. Аля по-прежнему выглядывала в окна, прислушивалась к стуку калитки, просыпалась по ночам и на цыпочках подходила к двери его комнаты – а вдруг пропустила, не услышала?
Но там было тихо, и она уходила к себе. Оля спала крепко. Как она сама говорила, так спят люди с чистой совестью. А у Али, выходит, совесть не чиста?
Каждый