в бане угорел.
И мне хотелось ее баловать, восполнить то, чего она была лишена в детстве. Осенью я каждый вечер покупал ее любимый виноград сорта «дамские пальчики», чтобы она могла им насладиться вволю. Возил по магазинам, где Люся выбирала вещи по собственному вкусу, и делал это с удовольствием, как если бы сопровождал дочь.
Но ее тело, такое молодое, трепетное, нежное особенно меня не волновало. В отличие от обтекаемых, как у нацеленной ракеты, форм моей жены. И даже нынешней моей партнерши, веселой докторши, которая безапелляционно заявляет, что занимается любовью исключительно для здоровья. Мы с ней встречаемся по графику, по вторникам и четвергам.
А Люся, если б не теряла со мной время, вполне могла бы, освоив несколько простых приемов, окрутить какого-нибудь олигарха. Он поселил бы ее в загородном доме и отправлял бы на Сейшелы четыре раза в год.
Но Люся не хотела на Сейшелы. Она хотела произвести на свет дитя.
Во время первого замужества она так и не смогла зачать. Долго обследовалась и лечилась, но все напрасно. Похоже, дело было в муже, вот она от него и ушла.
Меня Люся считала достойным кандидатом в отцы ее ребенка. Я в целом был здоров, не пил и не курил. Конечно, о детях я уже не думал, однако ради Люси был готов. Но, как это ни горько, у нас с ней получилось еще хуже.
Она вдруг понесла после того, как я свозил ее в Египет. На пляже Люся ненасытно глядела на детей: на золотистых нежных европейцев и на африканцев, закаленных солнцем и заряженных энергией по самую курчавую макушку. Она фотографировала их, хоть я ее предупреждал, что делать этого не стоит. Люся не слушала, пока одна мамаша-негритянка не пригрозила ей полицией. А дети, видно, поделились с Люсей своим солнечным теплом, и через небольшое время наступила долгожданная беременность. Впервые я видел Люсю радостной, даже блаженной, хотя ей в новом положении и было нелегко. Ее мутило по утрам.
Потом вдруг тошнота прошла. Вроде бы ничего не изменилось, но Люся почему-то сникла, потускнела. Вскоре пошла к врачу. Вернулась серая, с бескровными губами. Прошелестела еле слышно:
– Они сказали, у ребенка нет сердцебиения. А вдруг они ошиблись? Мне нужно еще раз пройти УЗИ.
Утром я повез ее в клинику. В машине Люся, всегда такая смирная и кроткая, держалась беспокойно, ежеминутно меняя положение тела, как птица, бьющаяся о стекло.
Я ждал в больничном коридоре и сквозь стену представлял ее распятой на гинекологическом кресле. Казалось, эта пытка никогда не прекратится. Но дверь открылась. Люся вышла. Молча протянула мне бумагу. Это было направление на аборт. По медицинским показаниям – погибший плод необходимо было удалить, чтоб не случилось заражение крови. Я тупо посмотрел в листок и отдал ей обратно. Сказал:
– Сложи это к себе в сумку.
Вот этих слов я не могу себе простить. Как будто не готов был разделить с ней горе. Как будто все это касалось только ее, а не меня.
Мы вышли из клиники на улицу. Казалось, там тепло. Снег почти стаял, в небе ликовало солнце.