всполохами удивительно подошедших по рифме слов, тут же обретали форму совершенно новых духовных переживаний, скроенных точно по лирическому герою и не имеющих аналогов в мире. Очевидно, рифма приближала текст к музыке – самому совершенному из искусств, ставшей таковым в силу своей беспредметности, а от того нацеленности на попадание напрямую в подсознание. Но была у рифмы и другая функция, которую Андрей считал важнейшей из всех прочих. Рифма была божественным знаком качества – той печатью, наличие которой, подтверждало право автора выступать от имени высших сил. Со временем печать, однако же, научились подделывать. Специализированные сайты электронного самиздата пестрили совершенно плохими стихами, которые, однако, вполне соответствовали высоким образцам своими идеальными рифмами и таким совершенным ритмом, сбить который не получалось даже у, по обыкновению, непослушных, несогласующихся со словами, предлогов. Но самым страшными проклятием стал рэп.
Выросшие в зловонном гадюшнике постсоветских гетто, бывшие хулиганы сознательно стремились к свободе, а вот злое подсознание силилось загнать их обратно посредством чудовищной несвободы слова. Оказавшись в плену необходимости филигранно рифмовать, использовать сложнейшие аллитерации, виртуозно играть словами, рэперы возвращались в гетто своей банальной поверхностной философии. Господь, как бы говорил им: «Ребята, ваше место там, не раздражайте меня. Чтобы вам это стало совсем уж очевидными, я заставлю вас выглядеть на сцене как обезьян. Да и в жизни, пожалуй, тоже». Было забавно наблюдать за эволюцией огосударствленных рэперов. Как они пытались вернуться в человеческий облик с помощью переодевания в строгие деловые костюмы, философские интервью глянцевым журналам, пафосные духовидческие клипы, в очередной раз интерпретирующие самые доступные догматы ведущих мировых религий. Но акцент смеси южного и бандитского, а также едва уловимый запах несвежих носков обязательно возвращал их в предыдущую эволюционную форму, и они продолжали кривляться на сцене, подражая своим чернокожим братьям с восточного и западного побережий. Были там, конечно, и талантливые ребята с хорошим образованием, но, во-первых, они тут же пытались свое образование всячески продемонстрировать, уподобляясь водителю такси, который специально завел с Вами разговор о Шопенгауэре, чтобы только доказать, что он таксист исключительно в силу злых превратностей судьбы, а во-вторых, при ближайшем рассмотрении все их высокоинтеллектуальные тексты оказывались не более чем забалтыванием слушателя.
Все это не имело бы никакого значения, если бы не создавало повсеместно этот идиотский поэтический гул, который мешал пробиваться настоящей музыке стихотворного слова. Музыке, которая призвана была бороться с каким-то новым злым шумом, а не тем банальным злишком, которое подвергалось критике со стороны рэперов, ополчившихся на то, что у зрелых поэтов давно не вызывало ни малейшего интереса в силу своей вторичности, банальности