третьего ухода и третьего возвращения она стала иногда позволять ему немного больше. В первый раз увидев и потрогав Юлину грудь – словно два волшебных опаловых сосуда, мягко засветившихся в полумраке комнаты, где они укрылись от любопытных родственников – Антон испытал почти потрясение. И еще день после этого он был счастлив постоянно, каждое мгновение. Такого он не испытывал ни до, ни после… Но постепенно, и чем дальше, тем больше ему начало казаться, что Юля соглашается на ласки с ним через силу. Его исступленные объятия стали превращаться в мучение для обоих. Ему хотелось большего, а ей уже не хотелось и того, что было.
Потом он опять ушел. Надолго, чуть не на полгода, решив, что все, больше никогда не вернется. И тут даже умудрился завести знакомство с другой девушкой. Все-таки он не окончательно свихнулся на Юле. Ту, другую звали Света, она была довольно симпатичной, и Антон ей явно очень нравился. Или даже больше, чем нравился. Измученный и элементарно неудовлетворенный, он было соблазнился… и почти сразу обнаружил, что со Светой, такой милой и доброй, ему чего-то не хватает. То ли влечения, то ли того, что поважнее. Он понял, что, оказывается, когда нет настоящего, искреннего, идущего из глубины чувства, то все у него получается как-то либо вымученно, либо механически-неинтересно, и оставляет после себя странное муторное послевкусие. И – чего не было с Юлей – любой ее недостаток, особенно физический (моральные, наверное, полезли бы позже) слишком заметен, слишком раздражает. Ужасно, если Юля испытывала с ним нечто подобное. Но он-то, как только понял, что не идет и не пойдет, сразу же честно сказал Свете об этом. Вернее, постаравшись пощадить ее самолюбие, сказал, что на самом деле любит другую, но с той размолвка вышла, и он, вот… В общем, попросил прощения. Им обоим какое-то время после этого было плохо и тоскливо, но в итоге они разошлись мирно и навсегда. Антон потом не раз с тихой грустью вспоминал Свету и мысленно желал ей счастья, какого только возможно.
Он опять вернулся к Юле, и опять было все то же самое. Наконец, как-то в конце мая он уговорил ее съездить к нему на дачу. Довольно большой, частью даже покрытый лесом участок остался у них от дедушки-профессора, светлая ему память. А вот старый деревянный дом на фоне быстро возникавших рядом новорусских хоромов казался теперь скворечником. Но Антон любил его и не хотел бы другого.
Стояла теплая и пасмурная, как бы задумчивая погода, иногда накрапывал слабый дождик. Все вокруг было в изумрудной зелени, уже густой, летней, но еще совсем свежей, как бывает только в это время года. Под полупрозрачной крышей леса, подпертой тонкими белыми колоннами берез, в траве, словно мелкий жемчуг, рассыпались капельки воды. Во влажном воздухе плыл тонкий аромат цветущих ландышей, иногда пересвистывались птицы. Было уже сильно за полдень, когда они туда приехали.
Дача стояла пустой. Они молча и бесцельно побродили по участку, потом зашли в дом.
– Пойдем, что ли, наверх? – предложил Антон.
Юля молча кивнула.
Они