перемен.
В четвёртом часу здание вдруг тряхануло, и тотчас следом дрогнули стёкла. Ерохин поднялся со стула и подошел к окну: мрачное небо висело над городом. И тут же зазвонил сначала один телефон, а следом за ним другой.
Весть о взрыве на химзаводе вмиг облетела маленький город. Вот только подробности были никому не известны. Даже в отделе милиции, где работал Ерохин, ничего толком не знали.
Когда позвонила Кира, поначалу Никита не понял, почему она вдруг решила, что там был Кирилл. Месяца три назад Ерохин сидел у него в кабинете. Чуть позже дошло: Алексин работал начальником участка спецмашин. Именно эти машины обслуживали тот самый цех, где делали порэмит. Он позвонил Алексину на работу, но его телефон не ответил. Ерохин нашел номер начальника цеха, однако и тот молчал. Ему удалось дозвониться до бухгалтерии, и там подтвердили, что около трёх Алексин уехал. Но это всё, что было известно. Сердце так сильно забухало, что казалось, удары слышали все.
Первым делом Никита пошел в уголовный отдел, но кабинет был закрыт. Он спустился к дежурному, тот махнул тяжело рукой и лишь подтвердил, что взорвался цех химзавода. Как? Неизвестно! Его же только-только построили, и совсем недавно, может месяц назад, в комбинате с восторгом расписывали экспериментальное оборудование, наперебой расхваливали безопасные технологии.
Ерохин напрягся. Он вернулся к себе в кабинет, но мысли вертелись вокруг одного: где Кирилл. Время шло, и хотя к вечеру он поднял на ноги всех, выяснить удалось только то, что около трех Кирилл уехал туда.
Лишь в больницу привезли пострадавших, Ерохин прорвался в кабинет знакомого главврача. Тот провел его в реанимацию. Однако Кирилла там не было. И тогда Ерохин настоял провести его в морг. Однако и там Алексина не было. Ерохину сказали, что ищут пропавших. Вот только никто не знал: кто они, эти люди, и сколько их. Ерохин вздохнул: во всяком случае, это не конец. В неизвестности, всё-таки, есть надежда.
Он хлопнул дверью, закрыл кабинет на ключ, быстро спустился по лестнице и, выскочив на крыльцо, заметил дежурный УАЗ. В эту секунду машина с рёвом метнулась к дороге, повернула налево и быстро помчалась. Ерохин пробежал по двору, сев за руль, закурил и завёл мотор. Потом достал из кармана платок и начал звучно сморкаться. К вечеру насморк усилился. Он вытер нос и, сунув грязный платок в бардачок, вынул оттуда чистый и запихнул в карман. Ерохин дал газу, резко вырулил со стоянки и погнал на завод.
Так. Кажется, здесь поворот, – неожиданно для себя подумал Ерохин и круто свернул направо.
День медленно умирал. Даже в машине был слышен шум ветра. В сумерках дорога выглядела незнакомой. Серый асфальт крутился и перемешивался с бликами фар. Их яркий свет выхватывал из темноты кучи щебня на голых обочинах. Вращались черные силуэты деревьев, проплывали обочины, за ними угадывались неровные очертания одиноко лежащих огромных камней. Вдали набухали мрачные тени карьерных отвалов. Все это было привычно. Не нравился окутанный пушистым матовым облаком сияющий шар. Он появился в вечернем небе, как только Ерохин