минут признавшиеся им со слезами на глазах в том, как они винили дочь все эти годы, которая так поступила с ними обоими. Как они выразились, совсем не по-человечески, со всеми, кто сейчас впервые знакомился друг с другом.
«Почему же – это как раз очень по-человечески», – отметил Анри этот момент для себя, внезапно впервые проникаясь каким-то странным сочувствием к матери Роберта, причин поступка которой он не знал, и к ее родителям, которые сейчас неловко обнимали внука, которого видели впервые.
Это были совершенно странные дни. Бабушка и дедушка Роберта были славной, еще совсем не пожилой парой, и искренне расположенные к Фрэнку, поскольку догадывались о его тяжелой жизненной истории. Сам Фрэнк заметно приободрился, когда после долгого разговора с ними наедине в их квартире они искренне заверили его, что готовы взять на себя всю ответственность за дальнейшую жизнь единственного внука. Фрэнк впервые за многие годы, несмотря на его положение, почувствовал спокойствие. Он сделал все что он мог, и теперь его не так сильно терзала даже болезнь. Он просто хотел продлить последние недели или уже дни, которые он мог провести с Робертом.
Времени оставалось немного. Фрэнк настаивал, чтобы Роберт посещал школу. По вечерам они много говорили о том, как сложится его жизнь после. В один из удушливо-пыльных дней, выйдя из класса, Роберт и Анри заметили в коридоре знакомый силуэт. С печальным выражением лица. Роберт узнал деда.
– Нет! – вырвалось у него. – Нет, он..он..?
– Еще нет, но поспеши, – он поспешно увел Роберта, плечи которого вздрагивали по пути.
Анри смотрел им вслед. Учитель велел ему вернуться к урокам, и он повиновался, но мысленно был далеко не в классе, а там, в маленькой тесной квартирке, где его друг прощался со своим самым близким человеком, и эта тяжесть от невозможности помочь тому, кто сам стал для него близким, была невыносима.
Вечером он пришел к Роберту. Он нашел его во дворе, качающемся на качелях. Не замечая никого, Роберт ритмично, в тон скрипу старой конструкции, мелькал туда- сюда.
«Он словно укачивает себя», – осознал происходящее Анри. «Значит, все кончилось». Он догадывался, что прерывать происходящее нельзя, и просто сел на землю, обнял колени руками, и незаметно для самого себя стал повторять движение Роберта. На
город постепенно спускались сумерки, становилось заметно холоднее, а они все продолжали. Так они и выглядели со стороны, две несвязанные внешне друг с другом фигуры, укачивающие себя и вместе с тем свои рвущиеся через край переживания.
Когда Роберт спрыгнул, было уже совсем темно. Он направился к Анри и набрав побольше воздуха, вместил все тяжёлые слова в одно предложение.
– Он сказал, что любит меня. Что верит в меня. Что всегда оттуда будет приглядывать за мной. Он попросил не плакать о нем, а вспоминать наши хорошие моменты, наших лошадей, наши попытки сделать что-то, когда нам так не хватало помощи..И да, он просил не винить ее. И знаешь..он