Курьер. Николай Степанов

плащ и шляпу из казармы, отлучившись с поста. Череп со спины похож на моего командира, а оба бандита давно на меня зуб точат.

      – Допустим. Но никто не видел их выходившими из лагеря. Мало того, несколько бойцов утверждают, что Череп сразу после ужина завалился на лежанку и проспал чуть ли не до утра. Все доказательства против тебя, парень, а мозгоправов у нас нет. И не будет.

      – Вот о них я и хотел поговорить. Если настоящие преступники вдруг узнают, что в лагерь приезжают дознаватели…

      – Ты хочешь пустить слух?

      – Они точно в штаны наложат. – Боясь, что командир не станет меня слушать, старался выложить свою задумку как можно быстрее.

      – Помолчи минутку, – строгим голосом остановил он.

      Я закрыл рот двумя руками. Про себя начал считать удары сердца.

      – А это мысль, – наконец кивнул сержант. – Только не знаю, пойдет ли на такую хитрость лейтенант.

      – Неужели ему не хочется покарать настоящих преступников?

      – Скоро узнаю. Только ты пока ни слова ни о каких дознавателях. Понял? Если слух пойдет от тебя, могут не поверить.

      – Ага.

      Меня опять заперли. Терзаемый любопытством охранник попытался выведать, о чем мы разговаривали.

      – Выпросил помилование?

      – Иди ты к демонам!

      – Нет, мне еще рано. Разве что им весточку через тебя передать. – Он засмеялся над собственной шуткой.

      Внезапно смех прекратился.

      – Ты гляди, чего делается? – испуганно произнес шутник. – Болта и Черепа к лейтенанту повели. Твоя работа?

      Даже отвечать ему не стал. В душе затеплилась надежда. Хоть что-то начали делать после моих слов. Однако вскоре снова донесся голос сторожа:

      – Я так и знал, что их отпустят. Слышь ты, убивец? Ничего тебе не обломилось. Завтра секир-башка будут делать. Может, даже твоим собственным топориком. Вот забавно!

      – Если попаду к демонам, обязательно передам, что ты к ним сильно рвешься.

      То ли он испугался, то ли решил не рисковать, но больше с вопросами не приставал. Вскоре в камере стало совсем темно и тихо.

      Весь вечер и всю ночь я не сомкнул глаз. К утру, когда сквозь щели в крыше начал проникать солнечный свет, стало совсем жутко. Пришло осознание того, что лейтенант не поверил в мою невиновность. И тут началось: меня то бросало в жар, то пробивал озноб. Слабость, поселившаяся в теле, не позволяла крепко стоять на ногах, а мне еще до эшафота дойти надо. Не хотелось выглядеть размазней перед приятелями, а особенно – перед врагами. Приложил усилия, чтобы унять дрожь в коленях.