в смысле, как там вообще? – миролюбиво пояснил Ли.
– Там нора, Ли, – с беспощадной очевидностью ответил Бардзо. – Долбаная нора посереди комнаты. Обложенная тряпьем, щепками и прочим дерьмом. Мы посветили внутрь, но свет до краев не добивает. Эха нет. Прет холод. Я предложу эту нору завалить и запаять на хрен. Но это уж, – с какой-то хищной ухмылкой сказал Бардзо, – если Оранжерея позволит.
– А почему Оранжерея не позволит? – не выдержал Кир, вновь ощущая, как разговоры вокруг обтекают какую-то известную всем историю. – Разве это не в общих интересах?
Бардзо впервые осмысленно взглянул на него. Прищурился, выделяя его черты из полутьмы. Наконец, узнал.
– А, ты, который прилетел, – безразлично произнес он. – Спасибо, что выручил.
– Сделал все, что мог, – сквозь зубы ответил Кир.
– Бардзо, он так же застрял, – без энтузиазма, но все же вступился за товарища Ли.
– Да я ж без претензий. Прилетел – добро пожаловать в нашу чертовщину.
– Про Оранжерею-то скажи, – напомнил Ли.
– Оранжерея попросту не пустит вооруженных бомбами разведчиков Порта на территорию, которую считает своей. До норы мы прошли через дыры, которые оставил Мафусаил, минуя блокпост. Но скоро стерва узнает о том, что мы прибрали их мусор, и рано или поздно возле там появятся их разведчики.
– И что они сделают? Нападут на вас за нарушение границы? – с каким-то неприятием, как нечто абсурдное предположил Кир.
– Ну, это зависит от того, кого ты встретишь, – меланхолично прикидывал Бардзо. – Какой-нибудь ублюдок вроде Газо продырявит тебе башку, не спросив имени, злобная шлюха Аалия, улыбнувшись, застрелит в спину, а с Гурчичем, например, можно даже перекурить между делом. Только убраться все равно придется. Но мы хоть успели все сфотографировать. Сейчас покажу.
Бардзо развернул на столе галерею. Он задержался на снимке поверженного Мафусаила. С волнением Кир разглядывал еще существо, которое мог бы встретить в коридорах Шайкаци. Создание действительно напоминало дерево: волокнистые коричнево-зеленоватые конечности, высохшее туловище-ствол, пальцы на руке, поднятой над телом в посмертном изломе, напоминают тонкие отростки ветвей. Чудовище сильно разломало взрывом. Из развороченного бока вывалилась какая-то ветошь, как будто матерчатые мешочки, служившие Мафусаилу органами. Весь он был опален, по краям многие раны тлели углем. Одну руку ему грубо выворотило, остатки конечности торчали щепками. Кир замечал в свете фонаря красноватые оттенки – по жилам существа медленно и тонко, но текла кровь.
Другой снимок. Посмертный портрет Мафусаила. Узкое вытянутое лицо того же болотистого оттенка, как будто лишенное кожи или имевшее кожу столь тонкую, что проглядывались все жгуты мышц. Глаза остались открытыми, мелкие, с болезненно неровной поверхностью, с коричневыми белками. Провалившийся нос и тонкие черные губы, приоткрывшиеся в болезненной гримасе и показавшие гнилушки зубов. Серебристые волосы облетели, лишь отчасти сохранившись неухоженным кустом бороды и космами