скажешь, мамочка, так и сделаем! – Маргариту, которая моложе его, он называл мамочкой.
– Вот-вот, это правильное направление.
– Я хочу смотреть в глаза с максимально близкого расстояния, – медом расплывался перед ней Колпвайзинин, – и днем и ночью, и завтра, и послезавтра. Только смотреть и ловить взаимность и желание. Да-да, желание! И чтобы всё-всё исполнилось! Когда жжет в груди от огня и сердце поет, это и есть любовь, да?
– Ты – чудо! – раззадорилась Маргарита. – Ты вне всякой критики, приятной наружности, координированный и гармоничный, с логично просматривающимися поведением, движениями, уникально упорядоченными частями тела – тем больше, тем выразительнее эффект органичности, данной тебе природой, как некий дар. Твоё содержание в единстве личности, в единстве личности с другой личностью, в единстве личности и общества…
– Ой, мамочка! Да ты, оказывается, еще и философ: с кем поведешься – от того и наберешься! – удивился Колпвайзинин.
Маргарита пошла в атаку.
– Ты выше всех надприродных факторов, ты само совершенство, олицетворение земли и неба!
– А ты? – спросил он. – Ты?
– А я… А я…
– Да. Докажи единство с обществом, с другими личностями. Поставь себя на место той другой личности, способной на единство с тобой.
Маргарита мгновенно поставила… и интуитивно почувствовала, что…
– В соревновании с тобой я нисколько не проигрываю по шкале ценностей! – гордо заявила она.
Потом они каким-то образом оказались на озере. На золотистом песке пляжа лежали четкие тени берез. Нежно ластились накатывающиеся к ногам волны от проходящих катеров, и тогда вода накрывала их обувь, а когда волна отходила, зыбь играючи колыхалась у берега с шелестом отходящего песка. Маргарита на тонких каблучках не могла идти по вязкому песку, руки раскинула, глаза полузакрыла – таким манером ходят, должно быть, лунатики по коньку островерхой крыши, или огнепоклонники по горящим угольям, или пытающие судьбу ходоки по лезвию бритвы. Она завязла и хохотала над своей беспомощностью.
И вдруг упала на спину, неловко подвернув ножку. У нее проблеснуло подобие слезинки.
Колпвайзинин даже призадумался: “За что он так ненавидит Маргариту и не лучше ли все-таки попытаться полюбить ее?” Вот она вся перед ним распластанная на песке, соблазнительная, влекомая к приключениям.
Он взял ее на руки и увидел у самого лица бездонные расширенные зрачки. Игривое лицо женщины сразу стало серьезным, и он понял, что пора ее поцеловать и даже больше. Другого не дано, и, если он этого не сделает, прощай любое упоминание в ее завещании в его пользу.
Внутренность его взбунтовалась от промашки, какую он сделал. Он то думал, что распинался в любви к ее дочери, а Маргарита решила, что к ней. Как далеко можно зайти в разговорах с женщинами? И тут он смекнул, что существует удивительная сила слов, что слова, предназначенные