спится? – подходя, тихо спросила она.
– Обижаете, Катюша. Я вас жду. Как мы договорились. Армянский коньяк на столе. И закуска тоже. Все готово. – Он улыбнулся. – Надеюсь, вы не передумали компанию мне составить?
Девушка поймала его взгляд:
– Нет.
Он открыл дверь купе.
– Тогда – прошу.
Оглядев убранный яствами столик, Катюша села на пустующую полку.
– Хорошо, когда едешь один, – сворачивая пробку, сладко пропел Савинов. – Можно пригласить гостей, – он уже наливал коньяк в походные стопки. – Посидеть, поговорить по душам.
– И часто вы так по душам говорите?
Круглые колени проводницы приковали внимание Савинова.
– Как правило, мне попадается ответственный работник, который беспощадно храпит после законного пол-литра того же армянского коньяка. Так что сегодняшняя ночь – исключение. – Он поднял свою стопку. – За знакомство? И волнующие последствия? – в последней фразе читался вежливый вопрос, заданный галантным кавалером.
Опуская глаза, девушка снисходительно покачала головой:
– Вы своего не упустите, это точно.
– Может быть, на ты?
– Ты своего не упустишь, – поднимая голову, девушка открыто взглянула на спутника. – Но вы мне нравитесь, Дима. Ты мне нравишься…
«Своего не упустишь…». «Барыши со шмоток – это, конечно, хорошо, – думал он, глядя в глаза девушки. – Но неужели нет вариантов получше? Ведь они должны быть! Где-то совсем рядом. Сейчас все по земле ходят, кажется, пустой, но под ногами-то – россыпи: золото-брильянты. И почти никто об этом не знает. Но только не он. Возьми лопату, копни! У кого власти побольше, через несколько лет на экскаваторах будут ездить, разгребать, обогащаться. Шмотки – нет, это ерунда на постном масле. Насмешка. Глупость. Надо найти лопату получше, приготовиться…»
– О чем ты думаешь? – спросила Катя.
– О вас. – Он улыбнулся. – Прости, о тебе.
Дома, поставив чемоданы и сумки на пол, Савинов сел на табурет в прихожей и оказался перед зеркалом. Мать, бесконечно обрадованная его приездом, гремела посудой на кухне. Она всегда переживала за него, пока он странствовал.
– Тебе супа полную тарелку? – спросила она оттуда. – А, Дима? – Мать вышла в переднике, с половником наперевес. – Чего не раздеваешься?.. Устал?
– Немного, – не сразу ответил он, разглядывая розовый шрам над правой бровью.
– Супа, спрашиваю, полную тарелку?
– Половинку.
– Почему?
– Обедал в ресторане. В вагон-ресторане.
– Опять впустую тратил деньги?
– Тратил.
Мать вздохнула:
– Ну что мне с тобой делать?
– Ничего.
– А котлеты – две?
– Две, – вздохнул он.
Этот шрам – точно печать. Да вот только чья? И к чему обязывает?..
– Ладно, раздевайся, мой руки, – уходя на кухню, настоятельно проговорила она.
Но он, продолжая