нет, не извольте беспокоиться, – пенсне возвратилось на переносицу и снова хищно сверкнуло. – Я столько ждал, что теперь спешить не буду просто из принципа.
Лечицкий церемонно приподнял свое «борсалино», попрощался с доктором, проверил, как санитары устроили Малевича, и, взобравшись на сиденье, тронул упряжку. Выехав из больничного сада, он свернул на обсаженный деревьями тракт и, когда отдохнувшие кони сами пошли рысью, отпустил вожжи.
Теперь молча лежавший на спине Малевич видел, как медленно проплывают нависающие над головой ветки деревьев, как покачивается в такт дорожным ухабам спина в брезентовом пыльнике, и неожиданно для себя самого окликнул:
– Господин полковник…
Лечицкий слегка придержал коней и обернулся.
– А-а-а, оклемался, унтер? Как себя чувствуешь?
– Нормально…
– Вот и чудненько! – Лечицкий снял пенсне и хитро прищурился. – Ну, говори, гусь лапчатый, боишься, да?
– Нет, не боюсь… – Малевич сердито поджал губы.
– И правильно, унтер! – веселая дурашливость Лечицкого сразу пропала. – Нечего нам с тобой, унтер, больше делить. А что было, так то быльем поросло… Или, может, ты иначе считаешь?
– Не знаю…
– И то верно! Откуда тебе знать? Да и зачем знать?
Лечицкий подстегнул лошадей. В разговоре возникла пауза, и только выждав какое-то время, Малевич спросил:
– А вы… Как же?
– Я? Я, брат, в родной дом еду… Вот так-то!
– Выслужились, значит, у немцев? – сморщившись, Малевич попробовал повернуться на здоровый бок.
– Не совсем так… – Лечицкий встряхнул вожжами. – Я ведь не сразу эмигрантом стал. В «спецах» у вас тоже послужить пришлось. Ну а уж потом, когда разглядел, какой «пролетарский рай» вы строить собрались, за границу махнул. Не на Соловки ж ехать…
– Во-во… И я о том! Немцы, они усадьбы даром не раздают… И я ж слышал, вас унтер герром бароном назвал.
– Запомнил… Выходит, не совсем без памяти был. Что, думаешь немец? А оно, что Епанчины, что Лечицкие – немцы одинаковые… Но поскольку в родословных ты полный профан, поясню. Бабушка моя – урожденная баронесса Грецингер, и Розенберги нам и правда соседи были. Вот я знакомством старым и воспользовался… А раз бумага у меня, и там написано, что я потомок герра барона, значит, все «альзо орднунг».
Малевич скептически скривился.
– Ну да, а баронское-то поместье зажилили…
– Зажилили, скупердяи, это точно! – Лечицкий расхохотался и внезапно спросил: – Ну а ты как, унтер?
– А я в тюрьме сидел.
– И что, выпустили? – Лечицкий недоверчиво сощурился.
– Сами вырвались… Как наши Кресы в 39-м заняли.
– Подожди, подожди…Ты что, выходит, в Польше сидел?
– Выходит так…
– Последний раз мы с тобой встречались в восемнадцатом… – вслух начал рассуждать Лечицкий. – Ты при чинах, значит, служил… И как же ты в польской-то тюрьме выслужился?
– А я в 20-м на польском фронте был. Под Каменкой