Он степенно поднялся на крыльцо и так же степенно отворил дверь, но тут же и вышел обратно вместе с весёлой компанией. Он растянул меха гармошки и запел: «Эх, Андрюша, нам ли жить в печали?» Рядом с ним затопали, приплясывая и помахивая руками, четыре бабы и один дед, такой древний, что за него даже боязно стало: вдруг сейчас рассыплется? А за ними стояли дочь Степаниды Тонька, работавшая санитаркой в госпитале, и…молодой лейтенант! Зойка всмотрелась внимательно: ну, конечно, он, тот самый, что был у них в школе на новогоднем вечере. Тонька была из тех, о которых бабы на улице говорят: «Видная из себя». И хозяйка отменная. Так что лейтенант не прогадал. Счастливая Тонька взяла его за руку, и он в ответ сдержанно улыбнулся.
Из комнаты в коридор вышла бабушка.
– Что это у них? – спросила Зойка, хотя и сама уже догадывалась.
– Да свадьба! Тонька замуж выходит.
Зойка смотрела на лейтенанта и вспоминала, как он дышал ей в ухо, спрашивая насчёт старшей сестры. Ну вот, сам нашёл. Ей казалась нелепой эта громкая свадьба. В такое время… Расписались бы и всё. Чего шуметь на всю улицу? Сам же говорил, что его товарищи там, в окопах, гибнут. За «танцульки» рассердился, а теперь гуляет. Зойка не понимала, как это совместить. Хотя шум наверняка устроила Степанида. Ей же надо, чтобы всё было, как она говорит, «путём», чтобы потом никто не сказал, будто они силком лейтенанта к себе в дом заманили.
На шум поприходили соседки. Одни стояли, подперев щёки руками, и тихо улыбались, другие весело давали советы, напутствовали молодых и потешались над ветхим дедом Макаром: «Ой, глядите, как пляшет! Того и смотри, крыльцо в щепки разнесёт!» А он невпопад с музыкой едва притопывал ногами и кричал: «Го-о-орь-ка-а!» Соседки тотчас подхватили дружными голосами: «Горько! Горько!» Молодые стали целоваться по требованию публики.
Зойке было неловко смотреть на них, и она хотела отойти от окна, но тут Степанида, обращаясь к соседкам, запричитала:
– Смотрите, люди добрые! Счастье рядом с горем идёт. Сегодня свадьба, а через три дня проводы. Уезжает соколик снова на фронт. Останется моя Антонина, как и я…э-э-эх, без мужика!
– Да не каркайте вы, мама! – в сердцах крикнула Тонька.
– Э-э-эх, доченька, куда судьба повернёт, никто не знает! – орала пьяненькая Степанида. – Горькие мы с тобой, горькие! Ох, и злая доля вдовья!
Все знали, что Степанида первая на улице получила похоронку на мужа, всего через месяц после начала войны, и потому бабы не останавливали её: пусть выкричится, выплачется – может, и полегчает. А Степанида уже приставала к лейтенанту:
– Да ты не боись, сынок! Пуля – дура, авось, не тронет. Ну, а ежели чего… Ты мне только внука оставь, не обдели радостью! Григорием назову, чтобы, значит, как дед…Э-э-эх!
– Мы хоть и с фронта, а не порченые, маманя, – отозвался лейтенант, развеселив соседок.
Свадьба ещё немного пошумела и вернулась в дом. Зойка почувствовала, что устала, и снова прилегла. Вошла мать с плетёной кошёлкой, которую бабушка смешно называла зимбелем.
– Ну