не мог винить Бога и предпочел обвинить сына.
– Не знаете, как мне связаться с Уэсли?
Она прикурила еще одну мятую сигарету и покачала головой:
– Он давно не живет с ними. Доктор запретил даже имя его произносить в своем доме.
– А Карен с ним общалась?
– Да он уже лет десять как уехал. Вряд ли кто-нибудь знает, что с ним стало.
Она сделала быструю затяжку.
– Что вы собираетесь делать дальше?
Я пожал плечами:
– Понятия не имею. Доу сказали, что Карен посещала психиатра. Вы знаете, как его зовут?
Она отрицательно помотала головой.
– Но они же наверняка хоть раз говорили о нем при вас.
Она уже открыла было рот, но в последний миг спохватилась:
– Извините, но я правда не помню.
Я поднялся со скамьи.
– О'кей. Как-нибудь выясню.
Шивон смерила меня долгим взглядом. Между нами вился дымок ее сигареты.
Она выглядела такой серьезной и сосредоточенной, что мне подумалось: возможно, она смеется не чаще раза в несколько месяцев, а то и лет.
– Чего вы добиваетесь, мистер Кензи?
– Я хочу узнать, почему она умерла.
– Она умерла потому, что ее семья – сраные уроды. Она умерла потому, что Дэвид попал в аварию. Она умерла потому, что не смогла этого пережить.
Я улыбнулся ей вялой беспомощной улыбкой:
– Все мне так говорят.
– И почему, позвольте спросить, вас это не устраивает?
– Не исключено, что в определенный момент меня это и устроит. Я работаю с тем, что есть, Шивон. Я просто пытаюсь найти хотя бы один конкретный факт, который меня убедит и заставит сказать: «О'кей, теперь я понимаю, почему она это сделала. Может, окажись я на ее месте, поступил бы точно так же».
– Это в вас католик говорит, – произнесла она. – Обязательно вам надо докопаться до причин.
Я хмыкнул:
– Ну, католик из меня еще тот, Шивон. И уже очень давно.
Она закатила глаза, откинулась на спинку скамьи и некоторое время молча курила.
Солнце спряталось за сальными белыми облаками, и Шивон сказала:
– Значит, вы хотите знать почему. Начните с того, кто ее изнасиловал.
– Не понял.
– Ее изнасиловали, мистер Кензи. За полтора месяца до смерти.
– Это она вам сказала?
Шивон кивнула.
– И имя назвала?
Она покачала головой.
– Сказала только, что ей пообещали, что он больше к ней не притронется, а он притронулся.
– Коди, мать его, Фальк, – прошептал я.
– Кто это?
– Призрак. Только он еще не в курсе.
10
На следующее утро Коди Фальк поднялся в половине седьмого утра; обмотанный полотенцем, он стоял на крыльце, спокойно попивая утренний кофе.
Он снова выглядел так, словно позировал для невидимых поклонников, – горделиво вздернутый подбородок, крепко зажатая в руке чашка, влажно поблескивающие глаза. Именно таким я видел его через окуляры бинокля. Он обводил хозяйским взором задний двор – ни дать ни