было бессмысленно – компетентные органы располагали информацией. Не знали они лишь то, что конкретно происходило на латвийской территории, из чего Олег сделал вывод, что стукача в диверсионной группе не было. Он подробно осветил нюансы акции – при этом преуменьшив важность и значение попавшегося по дороге магазина, торгующего винно-водочной продукцией. А также сделал упор на то, что виновен в безобразиях исключительно он один. А остальные, включая заместителя по воспитательной работе, только выполняли его преступные приказы. На вопрос, что его подвигло принять роковое решение, капитан Веренеев насупил брови, буркнул: «А че они?» (имея, видимо, в виду бессовестных латышей), после чего сухо рассмеялся. Он не в состоянии сказать за всю Одессу, но лично ему неприятно, когда о память российского человека вытирают ноги.
Следователи удалились, намекнув, что когда-нибудь еще придут и заключенному придется подписать еще пару бумажек. «Можно подумать, мы подписываем какой-то договор», – лениво подумал арестант. Он лежал на нарах, скрестив руки на груди, с закрытыми глазами, без поясного ремня, обрастал щетиной, когда снаружи послышалось стеснительное покашливание и за решеткой выросли как минимум трое. Олег предпочел не открывать глаза – всю необходимую информацию он мог получить и так.
– Лежит, – смущенно пробормотал командир первого взвода Григорий Оленич. – Не выходит никуда. Пациенту прописали тюремный режим – в связи с угрозой террористического акта… Какой-то он ненастоящий, мужики, согласитесь? Не похож на нашего неунывающего командира. Нам подсунули бледную копию?
– Вроде дышит, – неуверенно заметил его коллега из второго взвода Шура Крутасов.
– А это искусственное дыхание, – объяснил Максим Болдин из третьего взвода. – Эй… – Он негромко постучал по решетке. – Товарищ капитан, мы видим, что вы не спите, открыли бы глаза хотя бы для приличия. Между прочим, мы проделали неблизкий путь, чтобы предстать под ваши светлые очи и выразить вам свое почтение и респект. Простите, что без апельсинов…
Олег неохотно повернул голову и открыл глаза. Посетителей действительно было трое – удивительно, как их сюда пустили. Сухопарый, жилистый, словно связанный из нервущихся тугих жгутов, лейтенант Крутасов вцепился в решетку и скорчил такую физиономию, словно он находился не снаружи, и внутри камеры. Переминался с ноги на ногу русоволосый Максим Болдин, в котором накачанные бицепсы самым загадочным образом уживались с интеллигентностью. Энергично подмигивал и мурлыкал что-то под нос самый молодой в компании, гибкий, как тростник, Гриша Оленич с большими ушами и коротким, но лихо закрученным казачьим чубом.
– Здравия желаем, товарищ капитан, – среагировал с широкой, но несуразной улыбкой Оленич. – Уличенный вы наш в проявлении преступной инициативы.
– Подсудимый, вам страшно? – неловко пошутил Максим.
«Подсудимый» не шевелился, его щетинистое лицо было каменным и неулыбчивым. Глаза неприязненно сверлили