за него замуж и лучше уйдет в монастырь, а если ее потащат к алтарю в цепях, супружеской клятвы от нее все равно не добьются. «Сука, – думал Уильям. – Ну и сука». Но в этих словах не было злобы, что звучала в словах матери. Он вовсе не хотел сдирать с живой Алины кожу, он мечтал лежать на ее горячем теле и целовать ее губы.
Крещенская служба закончилась объявлением о кончине епископа. Уильям надеялся, что эта новость отодвинет на второй план разговоры о его несостоявшейся женитьбе. Процессия монахов покинула храм, и его своды наполнились шумом голосов направлявшихся к выходу прихожан. Многие из них были связаны с епископом не только духовно, но и материально – одни арендовали его земли, другие работали на него по найму, – и всех интересовало, кто станет его преемником и намерен ли этот преемник что-либо менять. Смерть господина всегда чревата неприятностями для находившихся под его властью людей.
Следовавший за своими родителями Уильям был немало удивлен, увидев идущего им навстречу архидиакона Уолерана. Тот лавировал в толпе прихожан, словно большой черный пес в стаде пасущихся коров; и, подобно коровам, люди обеспокоенно поглядывали на него и спешили уступить дорогу. Он шел, делая вид, будто не замечает крестьян, местных же дворян удостаивая двумя-тремя словами. Подойдя к Хамлеям, Уолеран поздоровался с Перси и, не взглянув на Уильяма, заговорил с матерью:
– Какой позор с этой свадьбой!
Уильям вспыхнул. Разве этот дурак не понимает, что подобное соболезнование звучит неприлично?
Мать не больше Уильяма была расположена говорить на эту тему.
– Я не из тех, кто держит на других злобу, – сказала она.
Уолеран пропустил ее слова мимо ушей.
– Я узнал о графе Бартоломео кое-что такое, что может вас заинтересовать. – Он понизил голос, чтобы не быть услышанным посторонними, и Уильяму пришлось напрячь слух. – Похоже, граф не собирается изменять своей клятве покойному королю.
– Бартоломео всегда был упрямым лицемером, – сказал Перси Хамлей.
Уолеран поморщился. Он хотел, чтобы они слушали, а не комментировали.
– Бартоломео и граф Роберт Глостер не признают короля Стефана, которого, как вам известно, поддерживают Церковь и лорды.
Уильям не мог понять, почему архидиакона так волнует ссора при дворе. Эта же мысль занимала и его отца.
– Но эти два графа не смогут ничего сделать, – вставил он.
Однако мать Уильяма заинтересовалась словами Уолерана.
– Да подожди ты! – зашипела она на мужа.
– Мне известно, – проговорил архидиакон, – что они собираются поднять мятеж и посадить на трон Мод.
Уильям не поверил своим ушам. Здесь, под сводами Кингсбриджского собора, своим тихим спокойным голосом Уолеран сделал страшное, безрассудное заявление, за которое могут повесить, неважно, правда это, или нет.
Отец тоже до смерти перепугался, мать же задумчиво произнесла:
– Роберт Глостер – единокровный