вот такая сильная и привлекательная женщина, как Ольга, так из-за него с ума сходит? Такие сильные эмоции, такую ненависть к сопернице испытывает, что не может даже полностью с собой совладать? «Это нечто атавистическое, и у нее, и у меня, – утешал себя Данилин, – а с древними инстинктами, на генетическом уровне заложенными, бороться сложнее всего».
И еще Данилину очень хотелось сказать: «Оля! Ты такая красивая! Такая сексапильная! Такой потрясающей женщины у меня не было никогда и, разумеется, уже не будет! И мне тоже очень грустно, что мы расстались. И все, что было, вспоминается как невероятный, сладкий, волшебный сон. Но разве не были мы безумно счастливы? Разве не бредили наяву, не впадали в опьянение от близости друг друга, не хохотали как оглашенные часами напролет – до изнеможения, до слез? Куда же это счастье подевалось? У меня оно осталось, я его никогда не забуду, это теперь часть моей жизни, может быть, даже самая яркая и острая… Умирать буду – вспомню и станет легче. Неужели у тебя нет ничего подобного, неужели ты все это в себе перечеркнула?»
Но ничего этого вслух Данилин не говорил, а сам себе отвечал: «У женщин это по-другому, видно, устроено. Не могут ничего позитивного эти воспоминания у нее вызывать, наоборот. Чем лучше было тогда, тем хуже сейчас, тем горше и обиднее. Поэтому лучше даже и не напоминать ни о чем, а терпеть, терпеть и терпеть».
Но когда Ольга заходила слишком далеко, его, конечно, коробило. Как сегодня, например.
– Ну и зачем, скажи, тебе твоя вислозадая голову морочит?
Тут терпение Данилина лопнуло.
– Слушай, так не пойдет! Ты сама себя унижаешь, когда говоришь в таком тоне. Это невозможно. Я и Тане не даю оскорбительно говорить о тебе.
– Вот уж не поверю! То есть, может, ты что-то такое и бурчишь себе под нос, но станет она тебя слушать, как же!
– Можешь не верить. Но если что-то неподобающее говорится, я просто прерываю разговор и ухожу в другую комнату. И, кстати, ей до тебя далеко – по остроте выражений. Уйти из собственного кабинета я не могу. Так что придется выйти тебе.
– Нет, но я просто хотела сказать…
– Нет, не буду слушать! Извинись или уходи!
Ольга смотрит недоверчиво: насколько серьезно сердится Данилин? Кажется, на этот раз всерьез.
– Ну ладно, ладно, извини. Не сдержалась, но пойми: ты совершаешь большую ошибку. И зря ее слушаешь. Она не понимает, видимо, что выставляет тебя на посмешище… Да над тобой уже полредакции хихикает… Тоже мне, нашел шпионский триллер…
– Погоди, погоди, – прервал ее Данилин. – Татьяна здесь совсем ни при чем.
Ольга морщится: даже просто звук этого имени вызывает у нее глубинное раздражение. Сама же она просто не может себя заставить его выговорить. Говорит: «она», «ее», «у нее». Или вот: «вислозадая». Гадость какая…
Но примерно то же самое было и с другой стороны. Таня, правда, до оскорбительных эпитетов не опускалась, сказывается все же воспитание, как-никак в семье