буркнул я и протопал мимо бойца в направлении одной из примыкающих комнат.
Провел я там пару минут и вернулся, чувствуя несказанное облегчение в мочевом пузыре. За время моего отсутствия во владениях Клюева кое-что изменилось. Рядом с аудиоколонкой появился пластиковый стул, один из тех, что в превеликом множестве валялись в зале.
– Товарищ полковник, вы спать или посидите со мной? – поинтересовался боец.
– Ну, раз ты уж стул приволок… – вместо того чтобы договорить, я опустился на удобное пластиковое сиденье, после чего поплотнее запахнул куртку. – Сам-то чего на ящике мучаешься? Ведь неудобно.
– Вот и хорошо, что неудобно. Всякое желание уснуть пропадает, – ухмыльнулся Саша. – Сейчас уже почти пять утра. Самое гадкое время. Вы, поди, и сами знаете.
– Знаю, – согласился я, припоминая те далекие времена, когда еще заступал дежурным по части. Час, два, три ночи – сна ни в одном глазу. Ну, а как пробьет четыре утра, вот тут и начинается… Внутри словно батарейка садится, причем моментально так, за считаные минуты. Сил едва-едва хватает, чтобы держать веки открытыми.
– Мне частенько приходилось ходить начальником караула, – продолжил Клюев. – Вот и понапридумывал всяких хитростей и уловок, чтобы, значит, службу тащить исправно. Я ведь, не ради хвастовства будет сказано, человек обязательный.
– Начкаром ходил? – переспросил я. – Так ты…
– Прапорщик, – кивнул Клюев. – Прапорщик воздушно-десантных войск. С восемнадцати годков в армии, и до тех самых пор, пока не сократили как прапорщиков, так и меня самого. – Тут Александр тяжело вздохнул, очевидно, припоминая те невеселые времена, когда тысячи офицеров и прапорщиков вышибли из армии, лишили части их жизни, их души.
– Ханхи нас всех сократили, – я попытался утешить своего боевого товарища. – Так что теперь чего уж сетовать.
– Это верно, – согласился Клюев. – То, что произошло… Просто в голове не укладывается. Жили себе тихо, мирно, спокойно, и вдруг – бац… Ничего этого уже нет.
– Хорошо сказал… тихо, мирно и спокойно, – с горечью повторил я, изо всех сил стараясь удержаться от сарказма.
Однако проницательный прапор все же что-то такое почувствовал и тут же как-то сник. Сидели мы так минут пять, безмолвно уставившись на колеблющийся огонек лампы. Каждый думал о своем. Я в значительной степени все еще находился под впечатлением ночного кошмара и вспоминал сына. То, как мы провожали его в армию. То, как вместе с женой ездили на присягу, в учебку под Оренбург. Тогда никто даже не мог предположить, что это будет наша последняя встреча.
– Товарищ полковник, разрешите вопрос? – Мысли Клюева наконец нашли себе выход.
– Да. – Я перевел взгляд на прапорщика.
– Про утро вчерашнее спросить хочу. Почему кентавры нас отпустили? Я что-то плохо помню, будто в отключке был. – Десантник помотал головой, словно до сих пор так и не пришел в себя.
– А что ты помнишь?
– Помню,