народ к себе в гости вопреки всем запретам Царей). Люди ждали весну. Терпели. И это, вкушённое с молоком матери и сыростью подъездов терпение, заглушало в горожанах ту тревогу, которая непременно возникла бы в нормальных людях при подобном обстоятельстве: что за дела?! где весна?! это же Еврокатаклизм, из-за которого из всего ЕвроСоюза утекают миллионы евро налогоплательщиков!! неужели никому нет до этого дела?! «Не стонать! Всё будет!» – думали горожане, упрямо хлюпая по снежной каше, и тут же призадумывались, тоскливо глядя на болезненный, мутный рассвет: – «Уж не последняя ли это весна?.. Что-то муторно и неспокойно на душе!..» – крестились в душе и шли дальше, уворачиваясь от мокрого снега.
«Будет… Всё будет!»
А весна, между тем, всё не случалась.
И нахохлившиеся голуби делили тёплые места на крышках канализационных люков рядом с бродячими псами и кошками, не желая крутить головой и смотреть по сторонам. Не слышно было птиц, и только ветер заунывно выл в проходных дворах и подворотнях.
В эту весну Константин Сергеевич Огнев двадцати пяти лет от роду бесцельно брёл по мостовой вдоль Фонтанки, в направлении канала Грибоедова: здесь уже меньше было роскоши царских времён, меньше нарядов на фасадах, здесь уже больше пахло большевиками, перегаром их горькой, и казалось, что именно здесь кончается город… да и не только город – казалось, что именно здесь, на острове, вокруг которого медленно извиваются канал Грибоедова, Фонтанка и Нева, и есть тот пресловутый Край Мира, а как известно – там, где Край Мира, всегда начинается Война… Настроения не было никакого, хотя нет, – такого не может быть по определению, – настроение было тоскливо-философски-задумчиво-поганое. Это, если вкратце. Причина? Причин у такого настроения не бывает. Оно либо есть, либо его нет. Это, вообще, коренное настроение Питера. Можно принимать это как дар, можно – как проклятие. Каждый выбирает сам. Константин Сергеевич не выбирал, да и не задумывался ни над своим настроением, ни над его причинами: когда идёшь по набережной пушкинской реки в предзакатный час под напорами озверевшего ветра и брызгами вполне осязаемой сырости, очень трудно быть весёлым и радостным, если, конечно, ты не сбежал из больницы Святого Николая Чудотворца; в связи с этой прогулкой в голове у Кости утомительным круговоротом вертелись ничейные стихи:
Слышишь ли ты мои мысли в этот зловещий час?
Прозвучат ли слова мои после захода солнца?
Всё, что выбрал для себя каждый из нас, –
На мостовой разбито… То видно из разбитого оконца.
Костя остановился и, достав из кармана пачку импортных сигарет, сделанных ни то в Китае, ни то в городе Кукуево Смоленской области, облокотился о витую решётку и закурил, глядя в стоячую, мутную воду в проталине: наверное, именно в такой день Медный Всадник сходит со своего постамента и покидает отведённый ему покой, терзая припозднившихся прохожих, не способных обрести гармонию с самими собой: при этих мыслях возникло новое неожиданное желание, – отправиться на другую набережную, – Университетскую, –