были близнецами и родились последними из детей в 1921 году, естественно, в один день, но дни рождения у них стали разные, у тёти Тони 7-го, а у моей мамы 1-го мая: кто-то чего-то перепутал в сельсовете при их регистрации. Они были похожи друг на дружку чрезвычайно. Когда позднее они работали на одном заводе, каждая из них жаловалась, что с ней здороваются либо дважды, либо игнорируют, считая, что уже поздоровались. Мы с моими двоюродными братьями, сыновьями тёти Тони, их различали, остальным же, даже родственникам, это удавалось не всегда.
Мне очень хочется рассказать о Зачеренье, моя память сохранила довольно многое, связанное с той деревенской жизнью, но всё поведать невозможно, рамки данного цикла воспоминаний не позволяют описать всё, что хотелось бы, возможно (опять откладывается!), позднее я напишу о своей сельской жизни отдельно и подробно. О чём бы всё-таки рассказать?.. Начну с вопроса моего внука Василия, который не был никогда в Зачеренье, да и вообще ни в какой деревне (не считать же таковой деревню Кавелоссим в Гоа, где Вася проводит каждую зиму!). Так вот, когда Вася плохо себя ведёт, чем-то недоволен или что-то его не устраивает, я, желая подчеркнуть необоснованность его претензий, восклицаю: "Эх, Вася, тебя бы на недельку в Зачеренье!" Это стало уже нашей домашней присказкой, и однажды внук меня с энтузиазмом спросил: "А что там есть?!" Я глубокомысленно ему ответил: "Видишь ли Вася, начнём с того, чего там нет. Там нет ничего!" Я имел в виду, что там нет привычных для шестилетнего городского мальчика, родившегося в XXI-ом веке, ни электричества, ни мобильных телефонов, ни интернета, ни водопровода, ни унитазов, ни телевизора, ни холодильника… ничего из ему привычного. Видимо, внук не совсем в это поверил, потому что через некоторое время спросил у своей мамы: "А как же тогда без электричества они подзаряжали свои мобильные телефоны?" Вынужден признаться – никак. Жизнь в те времена, когда я бывал там каждое лето, в шестидесятые годы прошлого века, протекала так же, как и сто, а возможно, и двести лет до этого. Признаками материальных носителей цивилизации были два транзисторных приёмника, работающие, естественно, на батарейках, привозимых из Ленинграда. Одним из них был рижская "Spidola", способная принимать коротковолновый диапазон, второй ̶ "Gauja", тоже латвийский, по которому мы слушали радиостанцию "Маяк". С этим вторым приёмником и, соответственно, с радио "Маяк" мой папа не расставался никогда в буквальном смысле. Приёмничек этот был в специальном кожаном футляре на ремешке, папа носил его на животе. Поскольку в сельской местности приёмник плохо ловил на внутреннюю антенну, папа вставлял в него кусок проволоки, обмотанной вокруг длинной палки длиной метра два. Так он и ходил с этой палкой-антеной на плече. Немногочисленные деревенские соседи недоумевали, почему Танин муж ходит повсюду с удочкой. Я думаю, что ему даже нравился имидж городского чудака. Молодым людям следует, наверное, объяснить, что в шестидесятые годы, когда только появилась радиостанция "Маяк", её вещание представляло собой очень чётко структурированную форму, а именно: каждые