нападать на меня, предпочтя расправиться с своими мучителями, но это был лишь отблеск огня в печи. В болезненной лихорадке я провел всю ночь. Утром страх частично отступил, и постоянно возникали мысли о том, что кто-то из людей все-таки мог уцелеть и вернется. Как бы я хотел, чтобы так и случилось – чтобы они пришли и распекли бы меня, может быть, даже наказали. Но это была наивная надежда, разум подсказывал, что никто из них не выжил, да и мне следует бежать.
Днем я снарядил телегу, запряг в нее лошадь, вторую привязал сзади. В скиту еще оставалась разная живность, но как ни жаль мне ее было, пришлось отворить все загоны. Я знал, что, как только я уеду, стая волков ворвется сюда (и не только волков), и ни одна божья тварь не избегнет ужасной участи, но другого выхода не было. Быстрая кончина от чужих клыков лучше голодной смерти…»
«… Пока я отпирал засовы, что-то произошло во дворе и истеричное ржание лошадей заставило меня бежать обратно. Когда я выскочил на внутренний двор, то увидел, что одна из лошадей в бешенстве крутится возле перевернутой телеги, пытаясь вырваться из упряжи, а вторая лошадь валяется на снегу со вспоротым брюхом и на ее туше сидит ужасная черная тварь. Она была похожа на огромного ворона и летучую мышь одновременно, а тело отвратительно напоминало человеческое.
Не помню, откуда у меня взялось ружье – видимо схватил его, собираясь в дорогу, да так и не выпускал из рук, и я выстрелил в эту тварь сразу из двух стволов. По крайней мере один заряд попал в цель и раненое чудовище отпрянуло. Сделав несколько мощных взмахов крылами, оно тяжело перелетело через забор. Я обрезал упряжь, насилу успокоил лошадь, вскочил на нее и без остановки помчался вон…»
«…Так и не заставил я себя вернуться в Мору, хотя бы на один день. Если бы ты знал, как часто подступает ко мне чувство вины, а еще страх перед неизвестным: не дает покоя та тварь – адова птица из преисподней.
И по сию пору она иногда является мне во сне. А «монахи» и «ученые мужи», погибшие в лесу, – как я теперь думаю, были стражами демонов. Впоследствии я пытался рассказать увиденное разным людям, но меня принимали то за сумасшедшего, то за невероятного выдумщика. И дети мои, не все, конечно, с опаской воспринимают мои рассказы…»
Лука снова посмотрел на дату – 1954 год. Так давно. Его родители еще только на свет появились.
Он был очарован этой историей. Несмотря на то, что записана она была более полувека назад, а впервые рассказана еще раньше, это был почти готовый сценарий хоть для голливудского фильма ужасов. Конечно, Стрельников не верил в подобные истории, а уж тем более в физическое воплощение зла, и рассказ старика Курбатова казался ему обычной искусно сработанной «страшилкой», историей вроде гоголевского Вия. Но, тем не менее, весьма и весьма занятной.
По прочтении, Лука сфотографировал все странички любопытной тетради и сделал с полученных файлов копию на ноутбук. Тетрадь он положил в шкаф и вспомнил о ней несколько недель спустя, когда встретил родственника